Много добра, мало зла. Китайская проза конца XX – начала XXI века

Ма Девятому пошел шестой десяток. Он постарел, постарел не по годам. Женщина уже несколько лет не справлялась, ни как он себя чувствует, ни вернется ли домой. Девяточку это тоже устраивало, он мог в свое удовольствие дожидаться тех добрых снов, что снились ему один-два раза в год. Удовольствие в этих снах он по-прежнему получал лишь от залезавшей к нему в лодку мокрой женщины. Сын теперь тоже навещал редко, Ма чувствовал, что он на него не похож, даже чуть смахивает на старшего брата Луна: здоровый и дюжий мальчуган в десять лет был уже почти с него ростом. Потом сын перестал приносить еду и десять дней, и полмесяца, вместо него явилась Ма Гоува, с которой они играли в детстве. Голова лысая, риса с десяток цзиней на коромысле. Девяточка уже много лет не видел ее и подивился:

«Что же ты, Гоува, так облысела, бровей и то не осталось?»

«Да все обжиг руды этой киноварной, отчего же еще? – отвечала Ма Гоува. – Она ж после обжига ртутью становится, а ртуть ядовитая, раньше я на эту работу ни ногой, но в последнее время жить тяжело стало, есть нечего, дома стар и мал ждут риса в котле! Будь какой другой выход, не пошла бы, страшно. В деревне вон из тех, что на обжиге работали, все понемногу потравились, уж никого в живых-то осталось. Я и проработала всего пять лет, а вон какая стала. За эти пять, почитай, лет на двадцать состарилась!» «Ты уж больше не ходи туда, лучше с голоду помереть», – сказал Ма Девятый. «Ты, видать, не знаешь, как твой старший брат лютует, – вздохнула Ма Гоува. – Людей на прииске не хватает, так он удумал такое, что волей-неволей пойдешь. Ладно-ладно, не буду больше, рассказывать – и так расстройство одно».

Рыбы удавалось наловить лишь цзиней десять. Любовь к жизни у этой рыбешки невероятная, силища огромная. Подпрыгнет, бывало, забьет хвостом по воде, но он-то знает: как она ни сильна, из сетки ей не уйти. Ему нравилось смотреть, как полная жизни, трепыхающаяся рыбешка извлекается из воды и попадает в ведро. Нравилось слушать, как она стучит хвостом о стенки ведра. Так и проходила жизнь – день за днем, месяц за месяцем, – и ничего невыносимого в ней не было.

Но вот однажды весной тысяча девятьсот пятьдесят первого он наловил аж двадцать цзиней, а покупателей нет и нет. Он забеспокоился. Все глаза проглядел, всматриваясь в дорогу, что вилась по ущелью, в надежде увидеть кого. Прошел день, второй, он совсем уже извелся. Наконец на третий появились двое в желтых шапках. Но им, похоже, на рыбу было наплевать. Зайдя на лодку, они засыпали его вопросами, а он лишь кивал, не в силах отвести глаз от пятиконечной красной звезды на шапках. Не удержавшись, протянул руку и дотронулся до одной. «Ага, вот оно что, никакой это не атлас, из стали они». «Возвращайся домой, земляк!» – усмехнулся владелец шапки, отведя его руку.

«Мой дом здесь», – сказал Девяточка.

«Теперь тебе не нужно рыбачить по ночам, главарь бандитов Лун приговорен властями к смертной казни и расстрелян».

«Как это – расстрелян?»

«Ну, убит».

«Вы убили моего старшего брата?»

«Он что, твой старший брат?»

«Ну да», – кивнул Девяточка.

«Понятно, ты человек честный». Поднялся и сошел с лодки на берег. На горной тропинке обернулся и крикнул: «Возвращайся домой, Ма Девятый, – конец твоим темным ночам».

На другой день спозаранку Девяточка забрал рыбу и вернулся домой. Женщина встречать не вышла, из дома доносился ее плач.

Рыбу у него принял вышедший навстречу сын: «Отец, давай всю сварим и съедим».

«Вари, – согласился Ма Девятый. – Всю и вари».

Обрадованный Ма Старшой этим и занялся.

«Это, что ли, мой дом? – думал Ма Девятый, усевшись в светлой и просторной комнате. – Такой хороший дом, и чего эта женщина плачет?» Поразмыслив, не стал ее спрашивать, столько лет уже с ней не говорил.

Ближе к полудню сын принес приготовленную рыбу, женщина тоже пришла, и они всей семьей уселись за стол. Ма Старшой уплетал за обе щеки и за один присест умял десяток рыбин.

«На что похожа эта рыба?» – чуть погодя спросил Ма Девятый сына.

«Рыба как рыба, – ответил тот с набитым ртом. – На что еще ей быть похожей?».

Ма Девятый вспомнил, как в детстве отец дал ему попробовать курицы. И помолчав, спросил: «Вкус как у курицы, да?»

Ма Старшой выплюнул кость, хотел что-то сказать в ответ, но мать пнула его ногой…

Ма Девятый отправился на Дуаньхэ, решив разглядеть ее как следует при свете дня. Лодка с навесом скользила по речке из конца в конец по всей ее протяженности в пять ли. Уже стало темнеть, а Девяточка и не собирался выходить на берег. Он решил заночевать на лодке, в надежде снова увидеть, как любезная его сердцу женщина появляется, вся мокрая, из реки и забирается на борт.

Послесловие

В ту ночь возлюбленная в лодку так и не забралась и Ма Девятый проснулся в слезах. С тех пор он и канул навечно, как слеза, в воды Дуаньхэ.