Читаем Мобилизованное Средневековье. Том 1. Медиевализм и национальная идеология в Центрально-Восточной Европе и на Балканах полностью

Какое место в этих идеях занимал медиевализм? Он становится непременным элементом исторической политики и культурной жизни. На Балканах Средневековье долгое время, как показал сербский историк Иван Стевович, воспринималось не как период в истории, а как часть настоящего, с которым могли бороться, могли возвеличивать, но главное — которое использовали для актуальных идеологических и культурных нужд[575]. Вопрос о происхождении народа, о его «исконных правах», в том числе на суверенитет и территорию, о его святых и героях, в том числе о культурных героях, неизбежно вызывал к жизни медиевальные конструкции. Идеал нации требовал наличия прошлого, сформулированного по модерным канонам, но якобы восходящим к историческим корням. Формирование национальных государств, совершенствование империй приводили к стандартизации законов, социальных структур, образования, культуры, что, по словам Э. Вебера, трансформировало множество людей в граждан определенной страны (в его примере «крестьян — во французов», соответственно, вместо «французов» следует иметь в виду славянские народы)[576]. М. Хрох показал, что память об общем прошлом, «толкуемом как судьба группы», является одним из трех обязательных компонентов, без которых невозможно никакое нациестроительство в Новое время (наряду с интенсивными языковыми и культурными связями и концепцией равенства всех членов группы, объединенных в гражданское общество)[577].

Этот процесс Э. Хосбаум назвал изобретением традиции[578]. По его словам, за 30–40 лет до Первой мировой войны в странах Европы многие поздние образы, ритуалы, концепты вдруг обрели древнее и средневековое прошлое, которое придавало им вес, легитимизировало и даже порой сакрализировало в глазах современников: «„Традиции“, которые кажутся старыми или претендуют на то, что они старые, часто оказываются совсем недавнего происхождения и нередко — изобретенными… из-за изобилия политических институтов, идеологических движений и групп — не в последнюю очередь националистических — приходилось изобретать саму историческую преемственность, например путем продления древнего прошлого за пределы его действительной исторической протяженности. Делалось это либо с помощью полувыдумки-полуправды (вспомним о Боадицее, Верцингеториксе, херуске Арминиусе), либо с помощью подделок (Оссиан, чешские средневековые рукописи)»[579].

В это время активно обсуждается идея славянского единства, и здесь медиевализм оказывается полезен: ведь, собственно, славяне были едины только в свой догосударственный период, в раннем Средневековье, а затем «расползлись» по отдельным королевствам и имперским провинциям. Во второй половине XIX столетия в болгарских, сербских, чешских, словацких землях развивается культ Кирилла и Мефодия, славянских апостолов IX в., с именами которых связывалось обретение письменности и перевод священных книг на славянский язык. 1863 г. был объявлен католической церковью «годом славянского юбилея». Центром торжеств стал чешский город Угерске Градиште, который интерпретировали как древний Велеград, связанный с деятельностью Кирилла и Мефодия. В 1880 г. 5 июля (дата была выбрана условно) был учрежден праздник в честь Кирилла и Мефодия.

Однако, как это часто бывает, то, что должно было объединить, стало разъединять. Средневековые образы стали использоваться в политических нуждах, что говорит о том, что перед нами пример медиевализма. Праздник 5 июля был принят в Чехии, Словакии, Хорватии. Православные же церкви Балкан и России отмечали день Кирилла и Мефодия 11 мая. В 1858 г. прошли первые церковные празднества в честь св. Кирилла и Мефодия в Пловдиве (Болгария). Почитание Кирилла и Мефодия стало предметом полемики между греческой и болгарской церковью, потому что болгары использовали его для обоснования своей автокефалии, а греки демонстративно не участвовали в болгарских празднествах, чтобы не поддерживать болгарскую церковь.

Бесспорно, изобретение традиций строилось не только на апелляции к Средневековью. По сравнению с романтическим национализмом медиевализму пришлось сильно уступить свои позиции образам, связанным с недавней историей. Восторженное открытие своего древнего прошлого для большинства народов ко второй половине XIX в. уже состоялось. Восприятие национальной истории перешло в иную фазу — осмысления и переосмысления, уточнения прошлого и его актуализации за счет обращения к недавним событиям. Для правящих династий (сербских Обреновичей, болгарских Баттенбергов) была актуальна недавняя история подвигов ближайших предков царствующего монарха. Для народов более востребованной стала память о недавней национально-освободительной борьбе, о героях и праведниках, которые зажигали эту борьбу своим примером. Далекое Средневековье блекло, выцветало перед недавней кровоточащей историей.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Советский век
Советский век

О чем книга «Советский век»? (Вызывающее название, на Западе Левину за него досталось.) Это книга о советской школе политики. О советском типе властвования, возникшем спонтанно (взятием лидерской ответственности за гибнущую страну) - и сумевшем закрепиться в истории, но дорогой ценой.Это практикум советской политики в ее реальном - историческом - контексте. Ленин, Косыгин или Андропов актуальны для историка как действующие политики - то удачливые, то нет, - что делает разбор их композиций актуальной для современника политучебой.Моше Левин начинает процесс реабилитации советского феномена - не в качестве цели, а в роли культурного навыка. Помимо прочего - политической библиотеки великих решений и прецедентов на будущее.Научный редактор доктор исторических наук, профессор А. П. Ненароков, Перевод с английского Владимира Новикова и Натальи КопелянскойВ работе над обложкой использован материал третьей книги Владимира Кричевского «БОРР: книга о забытом дизайнере дцатых и многом другом» в издании дизайн-студии «Самолет» и фрагмент статуи Свободы обелиска «Советская Конституция» Николая Андреева (1919 год)

Моше Левин

Политика
Гордиться, а не каяться!
Гордиться, а не каяться!

Новый проект от автора бестселлера «Настольная книга сталиниста». Ошеломляющие открытия ведущего исследователя Сталинской эпохи, который, один из немногих, получил доступ к засекреченным архивным фондам Сталина, Ежова и Берии. Сенсационная версия ключевых событий XX века, основанная не на грязных антисоветских мифах, а на изучении подлинных документов.Почему Сталин в отличие от нынешних временщиков не нуждался в «партии власти» и фактически объявил войну партократам? Существовал ли в реальности заговор Тухачевского? Кто променял нефть на Родину? Какую войну проиграл СССР? Почему в ожесточенной борьбе за власть, разгоревшейся в последние годы жизни Сталина и сразу после его смерти, победили не те, кого сам он хотел видеть во главе страны после себя, а самозваные лже-«наследники», втайне ненавидевшие сталинизм и предавшие дело и память Вождя при первой возможности? И есть ли основания подозревать «ближний круг» Сталина в его убийстве?Отвечая на самые сложные и спорные вопросы отечественной истории, эта книга убедительно доказывает: что бы там ни врали враги народа, подлинная история СССР дает повод не для самобичеваний и осуждения, а для благодарности — оглядываясь назад, на великую Сталинскую эпоху, мы должны гордиться, а не каяться!

Юрий Николаевич Жуков

Публицистика / История / Политика / Образование и наука / Документальное
1937. АнтиТеррор Сталина
1937. АнтиТеррор Сталина

Авторская аннотация:В книге историка А. Шубина «1937: "Антитеррор" Сталина» подробно анализируется «подковерная» политическая борьба в СССР в 30-е гг., которая вылилась в 1937 г. в широкомасштабный террор. Автор дает свое объяснение «загадки 1937 г.», взвешивает «за» и «против» в дискуссии о существовании антисталинского заговора, предлагает решение проблемы характера сталинского режима и других вопросов, которые вызывают сейчас острые дискуссии в публицистике и науке.Издательская аннотация:«Революция пожирает своих детей» — этот жестокий исторический закон не знает исключений. Поэтому в 1937 году не стоял вопрос «быть или не быть Большому Террору» — решалось лишь, насколько страшным и массовым он будет.Кого считать меньшим злом — Сталина или оппозицию, рвущуюся к власти? Привела бы победа заговорщиков к отказу от политических расправ? Или ценой безжалостной чистки Сталин остановил репрессии еще более масштабные, кровавые и беспощадные? И где граница между Террором и Антитеррором?Расследуя трагедию 1937 года, распутывая заскорузлые узлы прошлого, эта книга дает ответы на самые острые, самые «проклятые» и болезненные вопросы нашей истории.

Александр Владленович Шубин

Политика