Мобилизованное Средневековье. Том 1. Медиевализм и национальная идеология в Центрально-Восточной Европе и на Балканах

В то же время именно в эти десятилетия формируется законченный, оформленный, визуализированный в наборе канонических картин и воплощенный в конвенциональных текстах образ Средневековья, то, что Б. Кроче назвал религией Средневековья[580]. Именно этой эпохе мы обязаны формированием устойчивых образов и картин, воплощенных в учебниках, картинах, музейных экспозициях и т. д. и по ряду позиций актуальных до нашего времени. Медиевализм оказывается представлен и в государственной идеологии, в церемониалах, и в национальных коммеморациях (стоит упомянуть празднование 1000-летия Венгрии, перенесение венгерской короны, 500-летие Косовской битвы и т. д.).

Но, помимо официального уровня, медиевализм распространяется вширь (если можно так выразиться), в области, где раньше он был представлен слабее: в повседневную культуру, локальную идентичность, СМИ, образование, музейное дело, монументальную пропаганду и т. д. Это было связано с развитием национального движения, которое (если принимать классификацию М. Хроха) как раз в середине — второй половине XIX в. у славян переходит от фазы А (актуализация национального в культуре, языке, изучение языковых, культурных, социальных, исторических черт потенциальных наций) в фазу В (распространение агитации, призванной разбудить национальное сознание, распространение национальных знаний)[581]. Третья фаза — С (формирование массового, осознанного и оформленного национального движения) также стала возможной прежде всего на Балканах, где в 1878 г. возникают государства сербов, болгар, румын. Впрочем, за 30–40 лет перед Первой мировой войной признаки фазы С мы видим и у венгров, чехов, поляков (Январское восстание 1863 г.) и т. д.

Нишей существования медиевализма также стала сфера, которую Т. Фальконьери назвал перекрестком национального и локального, — пересечение идеи нации и концепта малой родины, национализма и локализма[582]. Здесь неизбежно возникал медиевализм, потому что, как отметил Т. Фальконьери, локальные (городские) идентичности древнее национальных и имеют именно средневековые корни[583]. Исследование медиевальных процессов второй половины XIX — начала XX вв. мы начнем с рассмотрения этой области.

Медиевальные образы в южнославянских странах на рубеже XIX и ХХ веков

Медиевализм в середине и второй половине XIX в. детализируется, активно применяется на локальном уровне. Именно к этому времени относится формулирование и фиксация в источниках местных легенд, в которых медиевальные мотивы национальной истории проецировались на сюжеты из истории городов, местечек, местностей. Точное время возникновения этих легенд трудно установить. Возможно, какие-то из них в самом деле восходят к Средневековью. В фольклоре момент зарождения образа всегда сложно определить, но мы можем точно установить момент фиксации, популяризации и распространения этого образа. И в данном случае большинство записей местных легенд и мифов о героях Средневековья было сделано в XIX в. Их фиксация часто связана с жанром «путешествия по Балканам», который активно развивается с первой-второй четверти XIX в. (первые крупные путешествия — Иоаким Вуйич, Георгий Магарашевич и др.). В их описаниях происходило «открытие» Балкан как для самих их жителей, так и для Европы. Открытие состояло прежде всего в фиксации мест ментальной географии, связанных с культом прошлого, востребованного для семиотизации настоящего. Это было не просто мысленное путешествие в Сербию — это настоящее «прошлое как чужая страна» по Д. Лоуэнталю. «Как только я приехал в Сербию, казалось… будто я очутился в Средневековье», — так об этом писал не один автор[584].

В течение XIX в. на Балканах формируется множество мест локального культа национальных героев. Они конструируются (или актуализируются на основе каких-то реальных следов) в Новое время, но при этом сразу же позиционируются как «древние», «средневековые», «исконные» и т. д. В Поцерине есть родник, известный как «Милошева Баня» («источник Милоша»). В локальных легендах это то самое место, где после Косовской битвы лежало изрубленное тело Милоша (как утверждает предание, неподалеку есть захоронение его сестры[585]). В произведениях устного народного творчества, например в сказании «Королевич Марко и Лютица Богдан», он упоминается как «Милош из Поцерья»[586], поскольку, согласно местным легендам, происходил из западного сербского региона Поцерина[587].