Мобилизованное Средневековье. Том 1. Медиевализм и национальная идеология в Центрально-Восточной Европе и на Балканах

Для того чтобы медиевальные образы обрели полную силу, завладев умами и чувствами потенциальной нации, а не терялись в тумане, намеренно сгущенном искусными подражателями Оссиана, необходимо было проделать большую работу: основать ученые и культурно-просветительские общества, собирать и анализировать письменные источники, вести археологические разыскания и изучать памятники средневекового искусства. Итогом этой работы должно было стать создание национальных исторических нарративов — важнейших средств формирования исторического сознания нации. Точно так же было необходимо создавать культурно-просветительские организации и любые другие институты — школы, университеты, читальни и т. п., которые могли стать основными агентами в формировании нового, национализированного образа как настоящего, так и прошлого, в том числе средневекового. В первой половине XIX в. такая работа только началась и благополучно продолжалась в течение всей второй половины столетия. О том, что середина XIX в. не представляла собой некоего рубежа, свидетельствует хотя бы хронология возникновения так называемых славянских «матиц» — культурных обществ, призванных аккумулировать творческие силы в деле сохранения языков и традиций формирующихся наций (1826 г. — сербская, 1831 г. — чешская, 1842 г. — иллирская (хорватская), 1847 г. — сербо-лужицкая, 1848 г. — галицко-русская, 1852 г. — моравская, 1863 г. — словацкая, 1864 г. — словенская).

Однако, какими бы наивными ни казались исторические писания националистов-романтиков с высоты достижений позитивистской историографии второй половины XIX в., насколько бы сильно они ни зависели от гумбольдтовского глоттоцентризма и гердеровского увлечения фольклором, главное ими было сделано. Именно представители первого поколения европейских романтических националистов прочно связали Средневековье с национализмом. Чтобы понять, насколько важное значение имела эта связь для восприятия Средневековья в современном обществе, уместно вспомнить знаменитое высказывание Б. Андерсона о национализме: «В эпоху, когда прогрессивные, космополитические интеллектуалы так настаивают на едва ли не патологии национализма, видят его корни в страхе и ненависти к Другому, указывают на его сходство с расизмом, полезно напомнить, что нации вдохновляют на любовь и, зачастую — на глубоко самоотверженную любовь. Культурные продукты национализма — поэзия, проза, музыка, пластические искусства — демонстрируют эту любовь очень ясно в тысячах различных форм и стилей»[567]. К середине XIX столетия такой же любовью, неотделимой от любви к своей нации, впервые в современной истории Центрально-Восточной Европы и Балкан стало пользоваться Средневековье. И эта любовь в последующие полтора столетия не угаснет.

Глава IV. На пути к модерну. Переосмысление прошлого в пользу будущего (Середина XIX — начало ХХ века)

И то, что длилося веками,

Не истощилось и поднесь
И тяготеет и над нами —
Над нами, собранными здесь…
Еще болит от старых болей
Вся современная пора…
Не тронуто Косóво поле,
Не срыта Белая гора[568]!

Ф. И. Тютчев

Освобожденные народы, новые страны

Середина и вторая половина XIX в. — время интенсивного становления славянских народов как наций, как «воображаемых сообществ» (по терминологии Б. Андерсона)[569]. Они больше не хотели быть инородными меньшинствами в империях, объединенными по конфессиональному признаку: «неверными» православными в Османской империи, подозрительными по определению поляками-католиками в Российской, лояльными, но чужими остзейскими немцамипротестантами в Прибалтике и т. д. Чехи, венгры и словаки больше обращаются к национальным корням, чем к религиозному единству с Австро-Венгерской империей. Ни султан, ни российский, ни австрийский императоры, ни германский кайзер не стали для славянских народов «своими» монархами. Эти две важнейшие составляющие домодерной идентичности — религия и подданство — трансформировались из-за произошедшего в XIX столетии радикального изменения «способа воображения» (термин Б. Андерсона) идентичности своего сообщества.