Мобилизованное Средневековье. Том 1. Медиевализм и национальная идеология в Центрально-Восточной Европе и на Балканах

Этими стандартами в современной Европе являются прежде всего мультикультурализм, космополитизм, демократия и толерантность. Но они исключают культ национальных ценностей, с помощью которого новые государства Центрально-Восточной Европы и Прибалтики успешно борются против «имперского наследия» и «наследия СССР». В контексте имперского владычества национализм помогал покоренным народам сохраниться, выжить и победить, но после победы он стал ненужным, противоречащим базовым ценностям европейского мира, куда эти страны и народы так хотели попасть. Возникает весьма противоречивая ситуация, в которой в рамках одной культуры и идеологии надо соединить национализм и мультикультурность, ксенофобию и толерантность и т. д. Одним из побочных следствий этой ситуации оказывается рост медиевализма. Средневековье связано с историческим наследием, менее конфликтно и позволяет апеллировать к древним национальным началам в современном глобальном космополитичном мире, без покушения на актуальные ценности.

Отсюда — ретротопия, бегство в прошлое, где национализм воспринимается как безвредное увлечение собственной историей. Поскольку эта история далеко не всегда значима, замечательна и соответствует идеалам, то она изобретается, выдумывается, а традиционные исторические каноны подвергаются деконструкции. Активно реконструируется собственное прошлое как прошлое могущественной державы, Великого княжества Литовского, в Литве и Белоруссии. Культ Киевской Руси с претензией на монополию на ее историю развивается на Украине. О прошлом Великой Сербии короля Стефана Душана грезят на Балканах. Идут ожесточенные споры, имеет ли право на существование македонское государство, и как оно должно называться, чтобы не оскорблять политиков в Греции и Болгарии. Польша, восхваляя «золотой XVI век» Речи Посполитой, претендует на роль нового идеологического и культурного гегемона в регионе, апеллируя к «исторической правде», и даже намерена принять официальный закон в защиту польской трактовки истории (правда, он касается больше ХХ в.).

Однако современная актуализация медиевализма у славян — это не просто очередная реинкарнация националистических увлечений, пусть и в новом геополитическом контексте. Сегодня произошли масштабные изменения в культуре, которые привели к значительному обновлению роли и места медиевализма в дискурсивных практиках. По словам А. Ассман, «к двухтысячному году наметились контуры новой темпоральной ориентации, которые проявляются ныне в глобальных масштабах… Можно утверждать, что указанный поворот обозначил завершение центрального элемента в истории западной цивилизации… западный исторический миф о прогрессе и линейной динамике системы, которая неуклонно ведет ко все большей дифференциации и сложности, больше не считается объективно данным»[907].

Сегодня мы переживаем конец темпоральной эпохи модерна. Ее главной характеристикой было линеарное понимание времени по схеме: прошлое — настоящее — будущее, при этом будущее выступало главной целью функционирования социально-политических систем. Категория будущего придавала смысл существованию, при этом оно понималось в основном в оптимистическом, позитивном ключе, обусловленном прежде всего неизбежным научнотехническим прогрессом (восторг социальных утопий и пессимизм антиутопий мы здесь не рассматриваем как явления эпизодические). История в эпоху модерна оказывалась необычайно актуальной наукой, востребованной в качестве прежде всего науки о будущем. Как писал Ф. Ницше, «знание прошлого во все времена признавалось желательным только в интересах будущего и настоящего»[908].

Именно в истории, в прошлом и настоящем переживаемом моменте искали обоснования будущего, корни и задатки грядущих перемен и преобразований. Собственно, история писалась как оправдание характеристик будущего развития. Отсюда и повышенное внимание во второй половине XIX и первой половине XX в. власть предержащих к историкам и содержанию их трудов. Если историки обосновывают облик будущего, то возможен и обратный механизм: будущее будет таким, как его предрекут историки, рассказывая о прошлом. Отсюда — появление зловещей и знаменитой формулы Дж. Орруэлла в романе «1984»: «Тот, кто управляет прошлым… управляет будущим; тот, кто управляет настоящим, управляет прошлым».

Особенностью постмодерной и пост-постмодерной культур, которые сегодня с разным темпом и интенсивностью осваивают народы и страны, является, помимо всего прочего, исчезновение будущего как значимой социокультурной категории. Все происходит сегодня и сейчас, при этом, по меткому замечанию З. Баумана[909], и прошлое, и будущее, и даже дестабилизированное настоящее, о котором обыватель с ужасом узнает из выпуска новостей, сегодня выступают для обычного человека «чужой страной», которая начинается за порогом его квартиры.