По замечанию И. С. Филиппова, важнейшей характеристикой Средневековья является уникальная способность к дальнейшему развитию без общественных катастроф[913]
. Ю. Е. Арнаутова обращает внимание на еще одну характеристику: нынешний образ Средневековья является деидеологизированным, по крайней мере в традиционном, т. е. политическом и социальном, смысле[914]. Этот образ можно назвать технологическим Средневековьем под знаком гармонии со средой обитания. Многочисленные художественные творения предлагают читателю или зрителю «пожить» в средневековой повседневности, погрузиться в ее «замедленное время»[915]. С увлечением Средневековьем можно связать описанный З. Бауманом феномен копикэта (подражания, копирования), когда индивидуум через обращение к историческим реконструкциям удовлетворяет одновременно две исконные человеческие страсти: стремление принадлежать и вожделение выделяться[916].Важно также учитывать и тот фактор, что сеттинг Средневековья напрямую связан со знакомым с раннего детства миром сказок и поэтому априори знаком практически каждому. Детские эмоции и впечатления приводят к его идеализации, что в свою очередь пробуждает интерес к Средневековью уже во взрослом возрасте. Это повышает популярность жанра фэнтези, которое в настоящее время является важной частью как элитарной, так и массовой культуры[917]
. Фэнтези-миры, по определению Р. В. Епанчинцева и А. А. Фроловой, создаются «на основе различных мифов, легенд, эпосов, переработанных фантазией автора»[918]. В них также во многом сохраняются элементы волшебных сказок. В современном мире функции волшебства, по сути, выполняются наукой и техникой, которые все больше пугают, давят на психику «маленького человека».Средневековый мир с его низким уровнем развития технических знаний и отсутствием науки как таковой предоставляет идеальные условия для развития жанра волшебных сюжетов, которые постепенно выходят за рамки детских сказок, в то же время сохраняя с ними взаимосвязь. Это гарантирует эмоциональную преемственность «взрослых» произведений с детскими воспоминаниями, возникающую иногда на бессознательном уровне. В детской воспитательной литературе замечен рост медиевализма[919]
. Все это повышает актуальность Средневековья для современной массовой культуры. По словам З. Баумана, «призрачное прошлое заместило собой еще не рожденное и поэтому несуществующее будущее (как и дважды подвергшаяся отрицанию мечта о возвращении в рай)»[920].Еще одна современная культурная тенденция, стимулирующая обращение к медиевализму — дигитализация исторического знания. А. Ассман развивает мысль Г. Гумберта, что современные возможности оцифровки исторических источников привели к тому, что забвение стало столь же затруднительным, как и селекция по-настоящему значимых вещей: люди стремятся сохранить
Особенность современной эпохи — в достижении реальной осязаемости прошлого. Его можно не просто вообразить, но увидеть и даже в нем поучаствовать. Зритель XIX и XX вв., посещая спектакли в театре или художественную выставку на исторические темы, отдавал себе отчет, что актеры на сцене, равно как и художники, передают в первую очередь образ Средневековья, и достоверны лишь в каких-то деталях. То же относилось к первым историческим фильмам[922]
. Как отметил Л. д’Арсенс, положение начало меняться при появлении мультипликации: она создает мощный эффект непосредственного контакта с исчезающими мирами[923]. В XXI в. благодаря ГИС-технологиям, компьютерной графике и моделированию мы достигли почти абсолютно достоверного воспроизведения облика объектов прошлого — мы уже совсем не ограничены техническими возможностями, и дело только за историками, которые не всегда могут обеспечить разработчиков всей необходимой информацией. Прошлое в самом деле стало можно увидеть, причем не только увидеть, но, благодаря компьютерному моделированию и играм еще и поучаствовать в нем. Средневековье можно больше не воображать, достаточно нажать «Enter».