Мобилизованное Средневековье. Том 1. Медиевализм и национальная идеология в Центрально-Восточной Европе и на Балканах

Судя по целому ряду публикаций, сохраняет свои позиции в современной русинской историографии и белохорватская теория происхождения русинского народа. О важности вклада белых хорватов в формирование русинов как особой этнокультурной общности пишет, например, русинский историк Д. И. Поп, условно называя Белую Хорватию славяно-русинским государством[1333]. При этом представление о белых хорватах как предках восточнославянского населения объединяет закарпатских и восточнословацких историков и русинской, и украинской ориентаций. Так, по мнению известного украинско-русинского историка и искусствоведа из Прешовского края Словакии М. Сополиги, предками восточнословацких русинов были белые хорваты, переселившиеся в VII–VIII столетиях в Карпаты со Среднего Поднепровья. По мнению историка, белые хорваты — это восточнославянские карпатские горцы, по языку и культуре ничем не отличавшиеся от других восточнославянских племен Украины[1334]. Мнение М. Сополиги созвучно с позицией другого известного украинского автора, уроженца польской Лемковщины И. Красовского, который отстаивает уходящую корнями в XIX столетие белохорватскую теорию происхождения русинов-лемков[1335].

Казалось бы, тезис о происхождении русинов от хорватов сближает не только украинскую (украинско-русинскую), но и собственно русинскую интерпретацию истории Закарпатья с современным (западно)украинским национальным историческим нарративом, в рамках которой хорваты считаются предками западных украинцев, в первую очередь галичан, а также буковинцев и закарпатцев[1336]. Однако усилившееся с подъемом русинского движения размежевание украинского и русинского исторических нарративов неизбежно отразилось на трактовке хорватской темы. Так, нетрудно заметить, что если в украинской историографии понятие «белые хорваты» под влиянием современного академического дискурса постепенно уступает место понятию «карпатские хорваты», то в русинском нарративе по-прежнему фигурирует только термин «белые хорваты».

Можно обратить внимание и на то, что для русинских историков гораздо меньшее значение, чем для их коллег из Львова и Ивано-Франковска, имеет прослеживание всевозможных реальных или мнимых связей и параллелей между карпатскими хорватами и южнославянской Хорватией, в последнее время являющееся довольно заметным трендом в украинской историографии, стремящейся подчеркнуть важность западноукраинских очагов славянского этногенеза в ранней истории Центральной Европы.

Как справедливо заметил известный исследователь процессов национального строительства в межвоенной Подкарпатской Руси К. В. Шевченко, современную русинскую историографию от прежней карпато-русской, существовавшей до 1945 г., прежде всего отличает отказ от популярной некогда идеи вхождения Закарпатья в состав Киевской Руси[1337]. С одной стороны, в этом легко усмотреть адаптацию национальной исторической интерпретации к современному этнополитическому контексту. Так, если в условиях вхождения русинских территорий в состав Венгрии и Чехословакии акцент на Киевской Руси определялся идеей принадлежности местного восточнославянского населения единой общерусской нации от Попрада до Тихого океана, то в нынешних условиях отказ от тезиса о распространении на Закарпатье власти киевских князей объективно способствует необходимому для аффирмации русинской идентичности дискурсивному дистанцированию русинского Средневековья от Средневековья украинского, которое после распада СССР стало репрезентироваться в соответствии с исторической концепцией «Истории Украины-Руси» М. Грушевского.

Однако сводить дело лишь к изменившейся программе нациестроительства нельзя, так как тезис о власти Киева над Закарпатьем трудно признать отвечающим современному состоянию историографии о проблеме русско-венгерского пограничья. Подобно тому как в свое время белохорватская теория фактически спасла русинский автохтонизм, сделав его конкурентноспособным с другой влиятельной версией ранней истории Закарпатья, а именно с постепенно набиравшей обороты в словацкой и польской исторической науке теорией происхождения карпатских русинов от влашских и галицких колонистов XIV–XVII вв., пришедших на привилегированных условиях осваивать незаселенные пространства по обеим сторонам Карпат, отказ русинского нарратива от как минимум сомнительного тезиса о вхождении Закарпатья в состав Киевской Руси объективно способствует академической легитимизации русинского национального нарратива. Правда, в этом случае неминуемо возникает вопрос о том, когда и при каких обстоятельствах появилось за Карпатами название «Русь». Судя по текущей историографической ситуации, русинский национальный нарратив еще не дал ясного ответа на этот вопрос.

Заключение