Мобилизованное Средневековье. Том 1. Медиевализм и национальная идеология в Центрально-Восточной Европе и на Балканах

Так, почитание Кирилла и Мефодия русинами в качестве своих просветителей находит аналогию у ближайших соседей русинов — словаков. Рассматривая вопрос о генезисе почитания Кирилла и Мефодия в Словакии, Э. Ковальская обратила внимание на то, что символическое значение деятельности Кирилла и Мефодия было актуализировано в Словакии в XVII–XVIII вв., когда апелляция к Кириллу и Мефодию стала служить целям легитимизации культурного и религиозного статуса словацких греко-католиков и лютеран[1323]. Подобного же объяснения возникновения среди словацких (и русинских) греко-католиков сильного кирилло-мефодиевского культа придерживается и П. Шолтес, отмечая важность инициативы императрицы Марии-Терезии включить праздник Кирилла и Мефодия в церковный календарь Габсбургской монархии, что было реализовано в 1777 г. с санкции папы Пия VI. Исследователь связывает данный акт с необходимостью символической репрезентации религиозной идентичности греко-католических и православных подданных монархии, количество которых заметно возросло после присоединения к Австрийской монархии в 1772 г. юго-восточных областей Речи Посполитой[1324]. Напротив, П. Женюх, ссылаясь на присутствие Кирилла и Мефодия в средневековых литургических текстах из Словакии полагает, что, инициируя общецерковное почитание Кирилла и Мефодия, императрица исходила из уже существующей в Словакии прочной традиции почитания солунских братьев[1325].

Так или иначе, но уже в работе А. Ф. Коллара «О происхождении, распространении и поселении народа рутенов в Венгрии» (1749 г.), где сообщалось о древних истоках христианства восточного обряда на территории Венгрии, среди прочего сообщалось о том, что Кирилл и Мефодий проповедовали в «Рутении»[1326]. Похожее сообщение, а именно известие о крещении «рутенов» в 867 г., приводится и в труде основоположника русинского историописания И. Базиловича, повествующем об истории Мукачевского монастыря (1799 г.)[1327]. Современник Базиловича, венгерский историк Сирмай, также сообщает о крещении русинов в 867 г., очевидно, воспроизводя уже устоявшееся к тому времени представление[1328]. Характерно, однако, что все названные сообщения о крещении русинов Кириллом и Мефодием отличались лаконизмом и расплывчатостью: из них невозможно было уяснить, где и при каких именно обстоятельствах произошло такое важное событие, как крещение русинов. Лишь в более позднее время в русинской историографии стали появляться попытки рационализировать традицию о крещении русинов Кириллом и Мефодием, конкретизировав обстоятельства этого события. Начало этим попыткам положил М. Лучкай, который писал в своем труде о вхождении русинских территорий в состав Великой Моравии, а крещение русинов связывал не с легендарным обращением 867 г., а с миссионерской деятельностью Моравской архиепископии во главе с Мефодием, в пределы которой была заключена территория Моравского княжества[1329].

Можно сказать, что развитие русинского национального нарратива в первой половине ХХ в. шло по пути дальнейшей проработки названных базовых элементов, попыток их согласования с историческими фактами, известными из достоверных источников. Уже беглого взгляда на два этих исторических представления достаточно для того, чтобы понять, что с их помощью обретают очертания два фундаментальных элемента национальной идеологии: исконность проживания народа на занимаемой им территории и его историческая индивидуальность с присущим ему этническим и культурным своеобразием. Хотя в данном случае мы наблюдаем классическую картину, присущую любой этнонациональной идеологии, контекст нациестроительства, в котором существовали и периодически актуализировались названные элементы русинского медиевализма, весьма специфичен. Прежде всего, необходимо обратить внимание, что в них получили своеобразное дискурсивное отражение принадлежность русинской идентичности сразу к двум культурным полям, в рамках которых русинские идеологи должны были легитимизировать свои национальные проекты. Одно из этих полей можно условно назвать западным — это культурноцивилизационное пространство Центральной Европы, с которым людей, именовавшихся русинами, связывали социально-исторический и социокультурный опыт подданных Венгерского королевства. Второе поле, условно именуемое нами восточным, — это огромное, населенное восточными славянами, пространство, простиравшееся к востоку от исторических границ Венгерского королевства. С этим пространством русинов связывали язык и само название «Русь», ставшее основой русинской идентичности. Соответственно этому названные элементы русинского медиевализма могут быть адекватно истолкованы только с учетом наличия этих культурных полей и обусловленных ими идентификационных контекстов.