Мобилизованное Средневековье. Том 1. Медиевализм и национальная идеология в Центрально-Восточной Европе и на Балканах

Одним из ярких феноменов, характеризующих формы репрезентации далекого прошлого в странах Европы в эпоху, предшествовавшую появлению критической историографии, является так называемый «готицизм», под которым можно понимать различные формы апелляции к наследию древнего народа готов, как правило, политически мотивированные и призванные обосновать с помощью приписываемого своему народу (королевству, династии и т. п.) готского происхождения претензии на верховенство[329]. При этом можно говорить о том, что настоящий расцвет готицизма в европейской историографии и общественной мысли приходится на раннее Новое время, что было неразрывно связано со становлением в странах Европы протонационального дискурса[330]. Делая акцент на античном наследии и всячески принижая варваров, будь то германцы или славяне, итальянский Ренессанс вызвал своего рода ответную реакцию в заальпийской части Европы, в гуманистической среде которой постепенно стали появляться конкурирующие с антикизирующим дискурсом идеологические конструкции, прославлявшие «варваров» — тевтонов, сарматов, готов и др. Хотя апелляция к готскому наследию была привычной и для средневекового историописания, вследствие чего в историографии часто ведется разговор о средневековом готицизме; в рамках протонационального дискурса раннего Нового времени образ готов претерпевает существенные изменения, что оправдывает взгляд на раннемодерный готицизм если не как на полноценную протонациональную идеологему, подобную иллиризму или сарматизму, то, по крайней мере, как на феномен, теснейшим образом с ними связанный.

Как это было и в Западной Европе, в Центрально-Восточной Европе раннего Нового времени элементы готицизма получают наибольшее развитие там, где готская традиция уже существовала в Средние века, то есть среди южных славян. Средневековая дуклянско-хорватская историческая традиция, в центре которой находился образ древней готской державы потомков короля Остроила, вкупе с характерным для далматинских горожан именованием готами славян далматинского хинтерланда, создавала благоприятную почву для интереса к готской истории как истории славянской в ренессансную эпоху. Однако в системе координат, заданной итальянскими гуманистами, варварам-готам принадлежала историческая роль, заведомо уступавшая роли римлян — носителей великой цивилизации. В связи с этим перед тесно связанными с Италией далматинскими авторами, стремившимися возвеличить славянство, делая это в категориях антикизирующего протонационального дискурса итальянского образца, открывались две возможности: маргинализация готов в качестве предков славян и смещение акцента с готов на других славянских предков, таких как иллирийцы или фракийцы, или переосмысление самих готов, избавление их от репутации грубых варваров.

Одной из наиболее ранних попыток реабилитации готов как предков (южных) славян можно считать работу уроженца далматинского города Котор епископа Николы Модрушского (ок. 1425–1480) «О войнах готов» («De bellis Gothorum»), где, как отмечает хорватский исследователь Лука Шполярич, автор намеренно концентрирует внимание на мотивах поведения готов, стремясь если не оправдать их завоевания, то по крайней мере объяснить их причины[331]. Однако, даже если это было связано со славянским происхождением епископа (что не может быть с определенностью доказано), симптоматично, что в период Кватроченто данная тенденция так и не получила развития. Возобладала именно ставка на автохтонов, что можно видеть в вышеупомянутом трактате Шижгорича, в котором славяноязычные далматинцы выступают как часть более широкой общности — иллирского народа, а готы (отождествляемые при этом с гетами) рассматриваются (наряду с куретами Фомы Сплитского, давшими название хорватам) лишь как один из иллирских народов, пусть и славных своими завоеваниями.

Это явственное смещение акцента с противопоставления автохтонов пришельцам-славянам на общие древние истоки славяноязычного населения Далмации не могло не сказаться и на трактовке содержащегося в «Летописи попа Дуклянина» образа готско-славянского королевства, который обрел новую жизнь в Далмации эпохи Чинквеченто благодаря обнаружению в 1500 г. хорватским аристократом Дмине Папаличем в Краине (Макарское приморье) списка «Хорватской хроники», который по его просьбе был переведен на латынь сплитским гуманистом Марко Маруличем. В переводе Марулича, носящем название «Деяния королей Далмации и Хорватии» («Croatiae Dalmatiaeque regum gesta»)[332], Далмация является более широким понятием, чем Хорватия[333], что вполне отвечало ренессансным антикизирующим тенденциям. Далмацией именовал готско-славянское королевство и современник Марулича — дубровницкий историк Людовик Цриевич-Туберон (1458–1527), который в своем сочинении «Комментарии о моем времени» воспроизвел рассказ «Хорватской хроники» о соборе на поле Далмы[334].