Мобилизованное Средневековье. Том II. Средневековая история на службе национальной и государственной идеологии в России

Обращает на себя внимание хорошее знакомство автора с новгородскими реалиями и внимание к городу Старая Русса. А. В. Лаврентьев указал на обозначение восточной границы державы Словена и Руса в «Повести…»: там фигурирует река Обь и сибирский диалектный термин «дынка», обозначающий соболя. Сопоставление этих деталей с вниманием к новгородской топонимике и особенно к Старой Руссе, позволило выдвинуть предположение, что автором «Повести о Словене и Русе» был первый сибирский архиепископ Киприан Старорусенков[294]. В самом деле, уроженец Старой Руссы (о чем свидетельствует его фамильное прозвище), долгое время бывший архимандритом новгородского Хутынского монастыря, а в 1620–1624 гг. архиепископ Тобольский, Киприан к тому же на протяжении всех лет сохранял близость к патриарху Филарету, часто бывал в Москве, участвовал в церковных соборах[295].

Следующий сюжет «Повести о Словене и Русе» вновь возвращает читателя к традициям европейского историописания. Здесь рассказывается о трех русских князьях Асане, Великосане и Авесхасане и о грамоте Александра Македонского, которую он якобы послал русским князьям, не имея возможности пойти на них военным походом. Имена князей, судя по всему, придуманы автором, а грамота Александра Македонского славянам, известная в чешской и польской исторической традиции XV–XVI вв., передана весьма вольно, с украинизмами. Так, Александр Македонский назван «пресвитяжным рыцарем», а русский народ – «зацнейшим коленом русским».

Далее следует третий сюжет, не связанный с двумя предыдущими. Здесь повествуется еще о двух русских князьях по имени Лалох и Лахерн. Это заимствование из Хронографа редакции 1512 г., в тексте которого происхождение константинопольского топонима Влахерна объясняется от имени скифского князя по имени Влахерн[296]. На этом примере видно, каким образом в «Повести о Словене и Русе» происходило изменение фактов, извлеченных из письменных источников: скифский князь Влахерн превратился в двух русских князей Лалоха и Лахерна.

Переход от выдуманных персонажей к реальной истории осуществлен через описание запустения русских земель на долгое время и затем вторичного возобновления цивилизации. После этого оказалось возможно перейти к теме призвания варягов новгородским старейшиной Гостомыслом. Здесь источником служит Августианская легенда. Однако, что характерно, в «Повести…» и история Гостомысла украшается выдуманными подробностями. Там фигурируют его сын Словен и внук Избор, основатель Изборска. После кончины того и другого Гостомысл предлагает искать потомков Августа в Пруссии.

Традиционно «Повесть о Словене и Русе» считается памятником новгородской литературы, тем более что Киприан Старорусенков с 1626 г. до своей кончины в 1635 г. был новгородским митрополитом. Однако новгородский «след» этого сочинения весьма незначителен. Впервые «Повесть…» появилась в цитате В. Н. Татищева из новгородской рукописи, некоей «Киприановой Степенной», якобы полученной историком от П. Н. Крекшина. В действительности эта рукопись имеет московское происхождение[297].

Самый ранний список «Повести о Словене и Русе» читается в рукописи Андрон. 2[298], которая была написана в 1630–1640-е гг. и происходит из Соловецкого монастыря. Но по своему составу этот рукописный сборник отражает интересы книжников московского Печатного двора[299]. Учитывая обширные культурные связи братии Соловецкого монастыря во второй четверти XVII столетия, в частности работу в качестве справщиков Печатного двора (самый яркий пример – соловецкий старец Сергий Шелонин), наиболее вероятным представляется восхождение данного списка к более ранней московской рукописи.

А. С. Мыльников зафиксировал упоминание «Повести о Словене и Русе» в написанном в 1640 г. панегирике польского автора Конрада Тамнитиуса, посвященном матери короля Яна Казимира[300]. С этого времени рассматриваемое произведение входило в состав всех крупных исторических компиляций, которые имели церковное происхождение. Это и Хронограф астраханского архиепископа Пахомия 1650 г., и Патриарший летописный свод 1652 г., и Мазуринский летописец конца XVII в. «Повесть…» вошла и в состав некоторых списков Хронографа и Степенной книги. Достаточно многочисленны отдельные списки данного сочинения[301]. Все это, полагаем, позволяет рассматривать «Повесть о Словене и Русе» как литературно-исторический памятник общерусского значения. В нашем распоряжении не имеется свидетельств о новгородском происхождении сочинения, зато есть целый ряд известий о его бытовании в Москве.