Мобилизованное Средневековье. Том II. Средневековая история на службе национальной и государственной идеологии в России

Следующий этап в развитии генеалогических легенд наступает в XVII в., когда в 1682 г. было окончательно отменено местничество. Местнические дела заменялись родословными росписями. Общую российскую родословную книгу было поручено составлять боярину В. Д. Долгорукому, думному дворянину А. И. Ржевскому и дьякам В. Г. Семенову и Ф. Шакловитому. 28 октября 1683 г. выходит указ – дворянам подавать свои родословные росписи в Палату родословных дел. В «первой волне» было подано около 750 таких записей[364]. При Петре I родословные дела оказываются в ведении Сената, при котором в 1722 г. учреждается Герольдмейстерская контора (Герольдия), с 1800 г. получившая статус коллегии. Именно в этих учреждениях были собраны различные варианты генеалогических легенд о происхождении русского дворянства. В дальнейшем они получили отражение в многочисленных сборниках по российской генеалогии[365].

Медиевализм стал важнейшим инструментом создания этих легенд. В основу их сочинения было положено несколько принципов. Первый – надо было попробовать найти древнего предка, зафиксированного источниками, заслуживающими доверия: летописями, актами и т. д. Предок должен быть известен, знаменит, что называется, должен быть «на слуху». Потомками касожского князя Редеди, побежденного на поединке в 1021 г. князем Мстиславом Тмутараканским, объявили себя: Глебовы, Кокошкины, Колтовские, Чевкины, Лаптевы, Лопухины, Лупандины и Викентьевы. От знаменитого соратника Александра Невского Ратши выводили свои роды Полуехтовы, Рожновы, Мусины-Пушкины, Кологривовы, Бобрищины-Пушкины, Бутурлины, Неклюдовы, Мятлевы, Замыцкие и Каменские. Такие сложные и многочисленные генеалогические связи устанавливались за счет боковых ветвей, трудно поддающихся учету и проверке.

Некоторые не стеснялись и пытались обрести еще более знаменитых древних предков. Блудовы считали себя потомками варяга воеводы Блуда, убийцы киевского князя Ярополка Святославича. Еще в XVI в. Глинские сочинили легенду о своем происхождении… от Чингисхана. М. Е. Бычкова считает, что легенда была составлена во время сватовства Василия III к Елене Глинской[366], и тем самым литовский род пытался встать выше великих князей Московских. Правда, другой вариант родословия был поскромнее: Глинские по нему происходили от Алексы, внука знаменитого «царя» Мамая. Баскаковы вели свое происхождение от упоминавшегося в летописи татарского баскака Амрагана, известного по своей миссии в Новгороде.

Челищевы вывели себя от героя Михаила Бренка, который в 1380 г. на Куликовом поле облачился в доспехи великого князя Дмитрия Ивановича Донского, а сам Дмитрий ушел сражаться в первые ряды в доспехах простого воина. Бренок бился под видом великого князя под великокняжеским стягом и умер от ранения «в чело», отсюда и пошла фамилия «Челищевы». Но их подвело знание истории: в первоначальной легенде говорилось, что Михаил Бренок был убит выстрелом из пушки. Артиллерия в Куликовской битве не применялась, и легенде не поверили. В поздних вариантах ее исправили на просто «рану в чело», но это не помогло.

Иногда основателя рода «привязывали» к известному историческому событию. Придумывался герой, который в летописях не упоминается, но сам сюжет, в котором он фигурирует, известен и понятен. Его роль как основателя рода при этом основывалась на фамилии. Красивая легенда была сочинена Голубцовыми: древнерусский витязь со своими товарищами гонял татарские отряды. В ужасе и скорби они увидели плывшие по реке православные кресты. Татары надругались над кладбищем, разорили его и сбросили кресты в воду. Тогда воин взял намогильный крест «голубец», поднял его над головой и возглавил атаку на супостатов. Захватчики были разгромлены, а витязь стал «Голубцовым». Фамилия Кожиных происходила от Василия Кожина, слуги Василия II Темного, который гнался за врагом великого князя Дмитрием Шемякой, убил под ним коня, и как свидетельство своего подвига вырвал у него кусок кожи. Отсюда и Кожины. Нащокины считали себя происходящими от Дмитрия Нащоки, раненого в щеку в Твери в 1327 г. при сожжении в княжеском дворе татарского баскака Щелкана во время антитатарского восстания.