Мобилизованное Средневековье. Том II. Средневековая история на службе национальной и государственной идеологии в России

Идеология славянофилов казалась властям опасной и оппозиционной. В мае 1852 г. в Цензурном комитете рассматривалась напечатанная в «Московском сборнике» статья славянофила К. С. Аксакова «О древнем быте у славян вообще и у Русских в особенности», посвященная, на первый взгляд, далекой от опасных для благополучия государства проблеме. Аксаков рассуждал о характеристике устройства общества древних славян и приходил к выводу, что «Русская земля была изначала наименее патриархальная, наиболее семейная и наиболее общественная – именно общинная земля»[534]. Из-за этих, казалось бы, невинных слов, публикация была запрещена, цензор получил выговор за потерю бдительности и пропуск материала.

Что же возмутило Цензурный комитет? Аргументация чиновников весьма примечательна и великолепно демонстрирует роль, которую в обществе того времени отводили историческому знанию: «Комитет находит, что открытие исторической истины тогда только получает практическую свою пользу и перестает быть одною суетною игрою ума, когда вместе с этой истиною открываются и ее последствия, ея, так сказать перерождение – изшедший из нее результат… (курсив мой. – Авт.). Следственно, ученому автору разбираемой статьи, чтобы сделать ее истинно полезною и поучительною, надлежит указать, с тем же неоспоримым его талантом, и все помянутые перевороты, приведшие нас к нынешнему порядку вещей – единственной основы покоя и благоденствия России»[535].

Цензоры соглашались, что сначала в России была община, но монгольским игом и последующими смутами страна была ввергнута в хаос, от которого ее спасла только монархия и твердая рука правителя. В статье этого не сказано. От автора требуется обосновать, что все предшествующее развитие России логично вело к установлению существующего самодержавного режима. Раз такого обоснования нет, то все может быть неправильно понято, а следовательно, такая история не нужна, статью запретить, автора наказать.

Медиевализм, таким образом, оказывался не только набором аргументов для легитимации существующего порядка вещей и националистических практик, его могли использовать и в антимонархических целях. Если в случае с Аксаковым мы видим явное избыточное рвение цензоров, то революционеры апелляцией к древнерусским традициям народовластия действительно привлекали образы прошлого для расшатывания режима. Декабрист П. И. Пестель символично назвал свой проект государственного устройства России «Русской Правдой», по имени древнерусского законодательного кодекса, как бы воскрешая старинную справедливость. А. И. Герцен писал в 1850 г.: «Россия могла быть спасена путем развития общинных учреждений или установлением самодержавной власти одного лица… В XV и даже в начале XVI века ход событий в России отличался еще такой нерешительностью, что оставалось неясным, который из двух принципов, определяющих жизнь народную и жизнь политическую в стране, возьмет верх: князь или община, Москва или Новгород… Москва одержала верх, но у Новгорода также были основания надеяться на победу, этим и объясняется ожесточенная борьба между обоими городами, как и зверства, совершенные Иваном Грозным в Новгороде… События сложились в пользу самодержавия, Россия была спасена, она стала сильной, великой – но какой ценою? Это самая несчастная, самая порабощенная из стран земного шара. Москва спасла Россию, задушив все, что было свободного в русской жизни»[536]. Апологеты монархии, в частности М. П. Погодин, напротив, обосновывали в своих работах, что только установление монархии спасло страну от хаоса и несчастий, в которые она была погружена ослаблением центральной власти в удельный период и монголо-татарским нашествием, противостоять которому могла только единая концентрированная политическая сила в виде великих князей московских[537].

Прошлое окончательно стало аргументом в споре о будущем. Такая трактовка исторического процесса характерна для наступавшей в России во второй половине XIX в. эпохи модерна: развитие человечества идет по линейной схеме от прошлого через настоящее к будущему, при этом последующие фазы вытекают из предыдущих. Следовательно, мы можем объяснить происходящее апелляцией к прошедшему и предложить прогноз развития событий. Медиевализм в этой схеме занял свое место – с его помощью прошлое использовалось для осмысления настоящего и грядущего. Отсюда и расцвет исторической науки в XIX столетии: знать историю казалось очень важным для актуальных задач. Это был воистину «золотой век» историков.

«Привесть в известность»: государственная политика по обретению своего прошлого