Панки деконструировали футболки – рвали их, пачкали и покрывали агрессивными надписями, например знаменитую футболку с надписью Destroy, придуманную Вивьен Вествуд в 1977 году. Особой популярностью футболки с надписями стали пользоваться в начале 1980‑х; они давали возможность превратить тело в чистую страницу, иногда заполняемую даже художественными текстами. Чтобы сделать футболки стильными и украсить их, в ход шли самые разные тексты: более или менее известные стихи, слова песен, каламбуры, политические лозунги. В 1980‑х и 1990‑х годах французский художник Бен Вотье, известный в широких кругах просто как Бен, создавал футболки с надписями в особом характерном стиле, тем самым способствуя возрождению своего рода леттризма на исходе ХX века.
В тот же период появились и футболки Кэтрин Хэмнетт с лозунгами. На первой из них, выпущенной в 1983 году, красовалась фраза «Choose Life» («Выбирай жизнь»). Лозунги Хэмнетт отражают представления о свободе и желание кричать о них на весь мир. Слова с этих знаменитых футболок, часто «отделялись» от изделий и воспроизводились в других контекстах: от граффити до тетрадных обложек. Если изначально надписи из стрит-арта были перенесены на тело, то теперь произошел обратный процесс. Именно траекторией «подиум – улица – широкая публика» обусловлена «будничность» моды, ее способность приобретать «массовый» характер (Calefato 1996), форму популярной культуры, лозунгом которой могла бы быть надпись с одной из футболок Хэмнетт – «No More Fashion Victims» («Больше никаких жертв моды»).
Формы, которые принимает мода, диктуются особой логикой и эстетикой. Надин Желас полагает, что есть три типа такой логики (Gelas 1992). Первый строится на отличии и возникает прежде всего в тех случаях, когда на футболке фигурирует название бренда, возможно, в каком-то особом начертании, имитирующем рукописный текст. В этом случае бренд стремится донести до покупателей, что его футболка не похожа на все остальные. В основе второго типа – воспроизведение, позволяющее нарушать принятые нормы, смеяться миру в лицо и заострять значения слов. Третий тип – логика искушения, превращающая тело, облаченное в футболку с надписью, в объект желания благодаря тому, что его можно «читать».
Гандельман в своем эссе как раз приводит пример третьего варианта: рекламу DKNY, в июне 1991 года опубликованную в журнале Vogue, где изображена модель в футболке, стилизованной под газетное объявление молодой жительницы Манхэттена в поисках того, кто составит ей компанию: «Красотка с Манхэттена. Сложная женщина с современными вкусами <…> ищет <…> страстного мужчину, нью-йоркца, лет 50. <…> Должен носить DKNY» (Gandelman 1992: 89). Чтение текста на чужой футболке позволяет нам «законно», несмотря на колебания, разглядывать тело другого человека. Читая и позволяя другим читать такие надписи, мы включаемся в едва уловимую эротическую игру. Особое эротическое «извращение», заключающееся в том, чтобы писать на теле другого и разрешать ему писать на своем, изображено в фильме Питера Гринуэя «Записки у изголовья» (The Pillow Book). По сути, те, кто читает текст на чьем-то теле, и те, кто носит на себе текст в виде футболки с надписью, флиртуют с ценностями, литературными, музыкальными и кинематографическими пристрастиями, стилями и субкультурами, перемешивая прошлое и настоящее, священное и мирское, читаемое, зримое и носимое.
В «Системе Моды» Барт утверждал, что «письменная» мода дает читателям нечто, чего естественные языки не способны дать лингвисту, – «чистую синхронию» (Барт 2003: 42). Тема известной работы Барта – одежда, рассматриваемая им не как язык, а скорее как зависимое от языка явление. Всю систему моды французский семиотик понимает как возможность перевести одежду на язык, состоящий из надписей, заголовков и текстов в модных журналах, которые способны создать воображаемый мир, соотносимый с «реальным», где мода бытует в форме социального дискурса. Тело существует, потому что его описывает подпись из журнала мод. Таким образом, риторика системы моды приводит мир в действие. Тело в «системе моды» – это женское тело, в том числе тело читательницы журнала, адресата смыслов и идей «письменной» моды. Как отмечает Барт в эссе, посвященном алфавиту Эрте, это тело живет во взаимодействии с буквой:
Поэтому полагать, что мода одержима телом, – в некотором роде иллюзия. Мода одержима совсем другой вещью, как с присущей художнику предельной прозорливостью понял Эрте, и это – Буква, отпечатанная на теле в пространстве знаковой системы (Barthes 1991: 38).
Модное тело как тело придуманных Эрте женщин-букв требует прочтения и в процессе, как поясняет Барт в том же эссе, превращается одновременно в фетиш и в послание.