Мода как культурный перевод. Знаки, образы, нарративы

Что тут скрывать – следы времени нам часто не по душе. Порой они нам даже отвратительны. К тому же мы хорошо знаем, как красива упругая кожа лица, или округлая и гладкая щека, или бархатистая рука. Детская кожа нравится нам именно тем, что она нежная в буквальном и переносном смысле слова, и мы всячески защищаем эту хрупкую оболочку от жаркого солнца или мороза, не давая им ее разрушить. Но неужели прочная связь между гладкой кожей и молодостью оправдывает стремление любой ценой остановить время, буквально вгоняя под кожу смерть в форме химии или ненужных операций? Так называемая эстетическая хирургия уже породила целую армию людей с подтянутой кожей на висках, с идеально гладкими и острыми носами, силиконовыми губами и широко распахнутыми глазами. Они словно куклы из мучительного сна, такие неотличимые друг от друга и непохожие на себя настоящих.

Модели, анорексия и пределы тела

Эталон моды как системы и института – девушка с обложки. Ролан Барт в «Системе Моды» пишет о парадоксе девушки с обложки: с одной стороны, ее тело «имеет абстрактно-институциональную ценность», с другой – «оно индивидуально». Поэтому идеальное тело модели на страницах модных журналов выполняет не только эстетическую функцию. Иными словами, воспроизводится не просто красивое тело, но тело, деформированное необходимостью создавать обобщенный образ в модной одежде. Поэтому, поясняет Барт, тело модели – «ничье тело», чистая форма, функция которой – обозначать одежду как совокупность смыслов, отсылающих к одному ключевому смыслу, который, по Барту, заключается в том, чтобы выглядеть модно (Барт 2003: 293).

Барт анализирует моду, какой она представала на страницах журналов в 1950–1960‑х годах. В этот период мода окончательно превратилась в систему массовой коммуникации, то есть такую, которая не ограничивается использованием других коммуникативных систем (в частности, журналов, фотографии и кино), а представляет собой пространство производства и воспроизводства смыслов. Парадокс, подмеченный Бартом в образе девушки с картинки, в какой-то мере сошел на нет в 1980‑х годах, золотой век икон стиля, особенно в Италии. Тело топ-моделей – поколения Клаудии Шиффер, Линды Евангелисты и Наоми Кэмпбелл – означает не просто одежду, а весь мир. Девушки с обложек стали знаменитостями, далекими и недоступными, как голливудские звезды, но всем известными – они вышли на первый план в дискурсе моды, играя особую роль в массовом сознании и публичной коммуникации. В случае этих топ-моделей речь не шла, по крайней мере на первый взгляд, об объективации женщин, потому что они всегда подчеркивали, что сами распоряжаются собой и своим состоянием, в том числе в преддверии стремительно надвигающейся старости. В отличие от актрис, этим примадоннам не грозила опасность, что их перепутают с их персонажами. Они сами были чистой воды персонажами, что проявлялось во время их выходов в свет.

Ближе к концу ХX века мы наблюдали переход от тела топ-модели к телу своего рода «рядовой модели», подходящей для уличной моды в обоих смыслах слова «улица» – буквальном и разговорном. В этом новом образе воплощена мода как житейская реальность, популярная культура и универсальный язык, но вместе с тем женское тело здесь предстает как конструкт и одновременно как находящееся в процессе конструирования, как результат и процесс репрезентации и саморепрезентации. Топ-модель, изменив одну букву, превратилась в поп-модель – такая трансформация всегда потенциально возможна: тело манекенщицы становится телом, которое может принадлежать кому угодно и появляться не только на подиуме.

Сегодня профессиональные модели уже не звезды. У них, как у многих людей их возраста, нестабильная занятость. Часто это мигранты из Восточной Европы или Азии, лишь в исключительных случаях получающие высокие зарплаты, а часто вынужденные отказываться от своей работы из‑за разочарований или профессиональных неудач. Над ними всегда висит угроза анорексии – социально обусловленной болезни, в которой, разумеется, виновата не мода, а ограничения, накладываемые на моделей их профессией. В 2007 году страдавшая анорексией модель Изабель Каро позировала фотографу Оливьеро Тоскани, чтобы ее похожее на скелет тело послужило предостережением для более юных. Увы, сама она умерла в 2010 году, в двадцать восемь лет, а через месяц ее мать, терзаемая чувством вины, покончила с собой. Требуется много сил, чтобы контролировать правильное отношение к телу, помня, что оно не манекен. И в этом мире мужчины – красивые мужчины, на фотографиях изображающие мачо, даже если они совсем этого не хотят, – оказываются такими же хрупкими, как их коллеги-женщины, о чем свидетельствуют случаи самоубийств среди моделей-мужчин.