Модернисты и бунтари. Бэкон, Фрейд, Хокни и Лондонская школа

После того как Дикин приносил готовые фотографии художнику, начинались превращения. Присоединившись к слою мусора, который густо покрывал мастерскую, они становились рваными, мятыми и забрызганными краской, как бы начав превращаться в картины. Бэкон не копировал фотографий, как мог бы сделать фотореалист, а использовал их как шпаргалку. Рисуя портреты Белчер, Фрейда, Мораес или Роусторн, он был полон свежих впечатлений от недавних встреч. Дэвид Сильвестр спросил его, действительно ли он изображает эти воспоминания, а не образы, запечатленные на фотографиях? Бэкон ответил: «И да и нет». В каком-то смысле он не искал не то и не другое, а что-то более неуловимое, реальный опыт, яркий и необработанный. Он пытался найти конфигурацию красок, а вовсе не прямое сходство, которое – так же как размоченное в чае печенье «мадлен» у Пруста – пробудит ощущение, вернет не просто внешний вид, но и возникшее при этом чувство.

Фрэнсис Бэкон

Этюд к портрету Генриетты Мораес

1964

Генриетта Мораес в некотором смысле была самой необычной из моделей Бэкона, его единственной обнаженной. Странный выбор для человека, практически не проявлявшего сексуального интереса к женщинам. На самом деле она была любовницей Люсьена Фрейда, который вспоминал: «Фрэнсис познакомился с ней через меня, но вряд ли он с ней часто виделся». Мораес, урожденная Одри Венди Эббот, родилась в 1931 году. Имя Генриетта она выбрала сама, а фамилию получила от брака с поэтом Доном Мораесом. С конца 1940-х до 1960-х годов она была заметной фигурой в Сохо, затем ненадолго занялась квартирными кражами, в результате чего отбывала срок в тюрьме Холлоуэй.

Пожалуй, Бэкона (рисовавшего ее около шестнадцати раз) привлекло в ней сочетание бесстыдства и полнейшего отсутствия запретов – смесь гордыни и деградации, – о чем Фрейд, несомненно, ему поведал.

Генриетту тянуло ко всем: к молодым и старым, к натуралам и гомосексуалистам, независимо от национальности. Она была эксгибиционисткой, ей нравилось иметь дело с парами, и не имело значения, есть ли у кого-нибудь партнер или партнерша. Если вам кто-то нравится, вы не обязательно обращаете внимание на такого рода вещи. Она была очень падка до людей и до выпивки.

Образ жизни Генриетты Мораес хорошо вписывался в существование Бэкона, проходившее, как он любил говорить, в «позолоченной канаве». Возможно, эти шестнадцать картин были всего лишь суррогатами автопортретов; в конце концов, он обычно менял род местоимений и называл себя «она». Во всяком случае, в своих картинах Бэкон предвосхитил одну из главных будущих тем Люсьена Фрейда: женский обнаженный портрет.

* * *

После грандиозной ретроспективы в галерее Тейт, побывавшей также в нью-йоркском Музее Гуггенхайма и чикагском Художественном институте, Бэкон поднялся на вершину мировой художественной славы. Известность Люсьена Фрейда, напротив, шла на убыль. В конце 1940-х – начале 1950-х годов его работы были очень модными. Но к началу 1960-х, по словам галериста Касмина, «имя Люсьена Фрейда уже не гремело. Он был знаменитым персонажем, его ранний портрет Фрэнсиса Бэкона вызывал восхищение, к тому же о нем много говорили в связи с его распущенностью». Но его последние работы не вызвали большого интереса.

Примерно в то же время Фрейд понял, что лишился дохода. «У меня имелся дилер, но в действительности он не продавал моих картин». Джеймс Киркман, тогда еще младший сотрудник Marlborough Fine Art, галереи Фрейда, подтверждает эти слова: «Его картины оставались на полках, не вызывая интереса. Никто не просил их показать. Они стояли там годами, с оценкой в несколько тысяч фунтов. И никому не были нужны». Эта обескураживающая ситуация продолжалась более десятка лет. Об этом периоде Фрейд позже говорил: «Когда меня полностью забыли». Проявляя отвагу или то, что некоторые могут счесть безрассудной беззаботностью, Фрейд, несмотря ни на что, продолжал работать очень медленно, потакая своей страсти к азартным играм по высоким ставкам на скачках и в частных клубах (включая клуб близнецов Крэй). И жил на деньги, которых у него не было. «Ощущение того, что я в долгах, заставляло меня чувствовать себя отгороженным или оторванным от внешнего мира, несмотря на ужасных людей, которым я задолжал и которые пытались получить назад свои деньги. Я чувствовал, что живу на личные доходы».

Киркман смотрел на тающие финансы Фрейда несколько иначе: