Модернизация с того берега. Американские интеллектуалы и романтика российского развития

Каунтсу больше не нужно было беспокоиться, как в 1929 году, о том, как будущие ученые станут относиться к идеям его поколения. Небольшая, но преданная своему делу группа теоретиков образования по-прежнему пропагандирует идеи Каунтса, отстаивая применимость его работ и сегодня. Для этих сторонников десятилетнее увлечение Каунтса СССР является чем-то вроде магнита, притяжение которого лишь частично смягчается его позднейшим антикоммунизмом. Стремясь объяснить его энтузиазм в отношении СССР, эти авторы настаивают на том, что Каунтса вдохновлял не коммунизм, а перспективы советской модернизации[377]. Хотя сторонники точно описывают основную сферу интересов Каунтса, они не углубляются в полной мере в его аргументацию. Создание индустриального общества, как призывал Сталин в первом пятилетнем плане, должно было не только посадить крестьян на тракторы, но и превратить их в современных людей. Индустриализм мог бы устранить природные черты русских, которые в прошлом их ограничивали. Переделать русских – как и переделать русское общество – было непростой и небезболезненной задачей. Но Каунтс был так же уверен в силе модернизации, как и в готовности советских лидеров навязывать современные методы. Всегда настроенный по поводу идеологии более спокойно, чем Дьюи, Каунтс не игнорировал принудительные аспекты этой революции. Как и Чейз, он отделял советские методы от советской идеологии, отодвинув политику в сторону. И все же взгляды Каунтса отличались от взглядов Чейза утверждением, что вековые русские черты могут быть перекованы в горниле промышленной жизни.

Некоторые американские ученые делали схожие заявления о якобы азиатском характере России, предполагая, что азиатские характеристики также могут исчезнуть в ходе индустриализации. Азия в трудах этих ученых больше не определялась как неподвижный континент или врожденная черта характера. Вместо этого она стала этапом экономического и социального развития.

Брюс Хоппер, политолог из Гарварда, сделал казавшиеся фиксированными географические категории более гибкими. Он стремился стать одним из первых в Соединенных Штатах экспертов по России, прошедших обучение в университете. Карьера Хоппера началась при содействии Арчибальда Кэри Кулиджа, который руководил его студенческой и аспирантской работой, организовал его единственное значительное назначение за пределами Гарварда (в качестве исследователя в Москве в конце 1920-х годов) и помог ему получить первое назначение в самом Гарварде. Хоппер использовал свое пребывание в Москве для работы над диссертацией о советской экономической политике. К тому времени, когда срок его стипендии истек и его диссертация была завершена, Кулидж уже умер. Назначенный в правительственный департамент Гарварда в 1930 году, Хоппер оставался там в течение трех десятилетий. Как любезно заметил его младший коллега Адам Улам, «научная работа Хоппера не особо отличалась навязчивыми примечаниями». Действительно, сноски (или даже факты) прерывали поток мысли Хоппера редко. Его сильной стороной было чтение лекций; студенты – среди них Джон Ф. Кеннеди – стекались на его курсы. Таких педагогических талантов было недостаточно для продвижения в Гарварде в 1930-е годы. Несмотря на все усилия друзей с хорошими связями, таких как Уолтер Липпман и Гамильтон Фиш Армстронг, Хоппер так и не получил долгожданного повышения до полного профессора[378].

Несмотря на эти трудности в своем университете, Хоппер установил обширные и прочные контакты в рамках группы, которую он назвал «эзотерическим культом» русистов. Хорошо вписавшись в социальный водоворот эмигрантской Москвы, Хоппер часто бывал в доме Уильяма Генри и Сони Чемберлин, а также в холостяцких квартирах Уолтера Дюранти (Москва) и Х. Р. Никербокера (Берлин)[379]. Еще до того, как Джордж Фрост Кеннан совершил свою первую поездку в Москву в 1933 году, он и другие дипломаты поддерживали тесные контакты с Хоппером, который отправлял конфиденциальные и информативные послания должностным лицам Госдепартамента – Кеннану, Джону Уайли и Лою Хендерсону. Когда Келли, руководитель восточноевропейского отдела Госдепартамента, созвал «круглый стол экспертов», Хоппер был среди присутствовавших[380]. Кроме того, Хоппер поддерживал тесные контакты с журналистами широкого круга, такими как Армстронг, который просил его проверить рукописи о России для «Foreign Affairs», и Липпман [Armstrong 1971: 190, 411, 454]. Эти контакты не избавили Хоппера от критики его научной работы; действительно, один ученый назвал работу «легкомысленной». Однако большинство участников этого экспертного культа были более великодушны[381].