В 1930-е годы большинство указаний на партикуляризм – ссылки на особые качества русских – были напрямую связаны с объяснениями затрат на модернизацию. Лишь немногие американские эксперты пришли к тем же выводам, что и Уолш. Эксперты по России, на которых прямо или косвенно повлияло то, что философ Мортон Уайт назвал «восстанием против формализма», не отказались от представления о том, что русские отличаются от американцев[388]
. Бросая вызов фиксированным и формальным иерархиям, эти мыслители утверждали, что человеческое поведение зависит от контекста и что человеческие способности не являются жестко заданными. Эти интеллектуальные революционеры подготовили почву для новых представлений об обществе и для социальных изменений. Тем не менее они включили эти различия в более широкую аргументацию, где рассматривали Россию как еще одну страну, переживающую универсальный процесс модернизации.Неуклонная профессионализация американских исследований Советского Союза помогла распространить эту универсалистскую точку зрения. По мере того как все больше и больше русистов получали формальную академическую подготовку, они включали в свой анализ России широкие социально-логические проблемы – планирование, индустриализацию и образование. Новое поколение русистов, включая Брайса Гувера и Джорджа Каунтса, достаточно часто путешествовало вместе с социологами, поэтому тоже стали мыслить как социологи.
Эти более широкие проблемы сформировали два важных метода анализа Советского Союза. Во-первых, американские эксперты по России выражали растущий интерес к извлечению из Советского Союза идей по преобразованию американского общества. Американские социологи, которые сталкивались с проблемами и перспективами современных обществ, часто искали решения на основе советского опыта. Они надеялись, что такие проблемы, как неэффективность, экономическое неравенство, изоляция и дезорганизация, можно решить, переняв опыт СССР. Советская практика, а не советская политическая идеология, могла бы научить остальной мир прокладывать путь к современности.
Во-вторых, знакомство с профессиональными общественными науками способствовало тому, что политические проблемы в американских исследованиях СССР отодвигались на второй план. Настаивая на том, что основные советские методы, от централизованного планирования до прогрессивного образования, могут быть адаптированы для Соединенных Штатов, они подразумевали, что политические идеологии не имеют значения. Это мышление соответствовало сдвигу в американских общественных науках в сторону изучения поведения, а не идей. Ученые от Каунтса до Дугласа и Чейза отдавали предпочтение экономической организации, а не политической системе. «Индустриализм» был социальным типом, с такими вариантами, как большевизм, фашизм и капитализм. Они предположили, что индустриальные общества имеют общие черты, даже если их члены придерживаются разных (даже противоположных) политических теорий.
Общепринятая историческая идея о том, что американская просоветская мысль была доктринальной или наивной, таким образом, ошибочна по обоим пунктам[389]
. Наблюдатели были хорошо осведомлены об издержках советской индустриализации, но они считали, что она того стоит. Идее, будто те, кто поддерживал советскую политику, делали это из политических соображений, противоречит то, что вся эта команда поддержки недостаточно изучала труды Маркса и Ленина. (Пол Дуглас, возможно, в этом плане является исключением, хотя его увлечение СССР не было основано на доктрине.) Действительно, такие наблюдатели, как Чейз, пошли на многое, чтобы заявить о своей дистанции от идеологических вопросов; они презирали политическую теорию, предпочитая ей экономическую практику. Они надеялись, что советские методы позволят решить современные американские проблемы.В этом ви́дении универсальной современности национальные особенности больше не определяют национальные судьбы. Но идеи национального характера все еще занимали свое место в американском анализе советской трансформации начала 1930-х годов. Партикуляристские аргументы поддерживали растущий общественно-научный универсализм. Американские наблюдатели видели в чертах русского характера препятствия, которые следует преодолевать в процессе индустриализации. Они предположили, что устранение нежелательных характеристик может даже потребовать устранения некоторых нежелательных признаков. Но конечным результатом в любом случае будет достаточно современное население. Кроме того, такие черты, как знаменитая выносливость русских, могли бы сыграть на руку модернизаторам; таким образом, способность русских переносить лишения стала объяснением текущих условий. Даже если такие черты на самом деле не способствовали модернизации, они, безусловно, делали ее более приемлемой для западных экспертов. Принижение способностей русских шло рука об руку с восхвалением советской модернизации, какими бы ужасными ни были ее последствия.