В начале 1933 года Маггеридж отправил репортажи о голоде в «Manchester Guardian». Первые сведения о голоде он получил от анонимного посетителя, который оставил статьи из провинциальных газет на пороге репортера, а также от американского доктора Джозефа Розена, который организовывал в СССР еврейские сельскохозяйственные поселения. В конце января репортер отправился на Украину и Северный Кавказ, чтобы лично увидеть происходящее. «Manchester Guardian» не печатала депеши Маггериджа до конца марта 1933 года, возможно потому, что они шли вразрез с просоветской редакционной позицией газеты. В серии из трех частей в «The Guardian» сообщалось о «положении голода» на Северном Кавказе, которое, по утверждению Маггериджа, продлится по меньшей мере еще три-пять месяцев. В ней также описывались «голод на Украине» и пессимистические прогнозы автора на будущее. В возникшей нестабильной ситуации Маггеридж обвинил тяжелые реквизиции зерна, но также упомянул особенности крестьян. Реквизиции придали населению «характерный крестьянский вид – наполовину смиренный, наполовину хитрый». Маггеридж заключил, что, хотя западные журналисты в Москве, может, и с любопытством следили за экспериментом коллективизации, но «для участников [это] скорее было неприятно, чем интересно»[456]
. Подобно Барнсу и Стоунману, Маггеридж дал западным газетам четкое представление о положении дел в советской деревне.Другие находящиеся в Москве авторы, такие как Дюранти и Лайонс, были более осторожны. Однако в начале марта Дюранти отправился в очередной отпуск в Европу и послал депеши, не подлежащие прямой советской цензуре. В этих отчетах отмечалась «мрачная картина» на Украине, а также в регионах Северного Кавказа и Нижнего Поволжья. Репортер «Times» увидел в ней, однако, «светлую сторону»: новые репрессивные органы, в данном случае политические отделы машинно-тракторных станций, расположенные по всей сельской местности. Продовольственный кризис, по его мнению, произошел по уже знакомой причине: «Что не так с русским сельским хозяйством, так это в основном русские» [Tuckerman 1934: 310–312][457]
. И снова национальный характер препятствовал экономическому прогрессу.За серией статей в «Manchester Guardian» Маггериджа быстро последовал репортаж о голоде от Гарета Джонса. Джонс, говорящий по-русски помощник премьер-министра Великобритании Дэвида Ллойд Джорджа, узнал о бедственном положении во время кратких поездок по Украине. В статьях Джонса описывалось, как голод и болезни опустошали в регионе целые деревни[458]
. Эти сообщения появились в течение нескольких дней после рассказов Стоунмана и Барнса. Возможно, из-за того, что Джонс не был постоянным московским корреспондентом, НКИД подошел к нему по-особому и заручился помощью московских постоянных сотрудников, чтобы его дискредитировать. Версия Лайонса о том, как руководитель пресс-службы К. А. Уманский вербовал иностранных журналистов, чтобы «низвергнуть Джонса», – это клише в работах о том, что голод скрывали. Как писал Лайонс в книге «Командировка в утопию» (1937):Были долгие переговоры в духе джентльменских взаимных уступок, под лучезарной позолоченной улыбкой Уманского, прежде чем была выработана формула отказа. Мы признали достаточно, чтобы успокоить нашу совесть, но в непрямых фразах, в которых проклинали Джонса как лжеца. С грязным делом было покончено, заказали водку и закуски, Уманский присоединился к торжеству <…> в ту ночь он многое сделал для незыблемости большевизма [Lyons 1937a: 576].
Но множество доказательств противоречат этой истории, которую часто рассказывал Лайонс. Во-первых, есть некоторые основания сомневаться в его хронологии. Встреча с цензорами, по его словам, состоялась после появления статьи Джонса в «Manchester Guardian» – следовательно, после 30 марта 1933 года. Тем не менее после рассказа о собрании для «незыблемости большевизма» Лайонс продолжает описание того, как каждого журналиста вызывали в пресс-службу и говорили ему не покидать Москву без официального разрешения. Отчет Стоунмена – подтвержденный документами из американских, британских и российских архивов – указывает на то, что новости о запрете распространились в конце февраля[459]
. Кроме того, никакие другие западные корреспонденты, включая помощника Дюранти и Стоунмана, которые присутствовали в Москве и позже брали интервью о голоде, никогда не упоминали об этом застолье. Наконец, когда самого Лайонса спросили об этом десятилетия спустя, он был достаточно скуп на детали. Как суммировал его воспоминания один историк: