Модернизация с того берега. Американские интеллектуалы и романтика российского развития

Ухудшение положения дел в Советском Союзе, казалось, повлияло если не репортажи, то на настроение Дюранти. Он пожаловался своим редакторам, что ему надоело работать за границей, особенно в Москве. Дюранти не относил себя к тем, чье будущее счастье оправдывало нынешние страдания. СССР «может когда-нибудь стать раем для будущего поколения русских, – писал он – но я не из будущего поколения и, слава Богу, не русский». Он высказал предложение работать в Москве только на неполную ставку, писать в основном тематические статьи. Редакторы высшего звена «Times», недовольные частыми отлучками Дюранти из Москвы, были рады принять это соглашение[468].

До ухода Дюранти в отставку НКИД одарил его последней возможностью для сенсации. В конце августа пресс-служба сообщила ему, что он может путешествовать по сельской местности на Украине. Разрешение на поездку, однако, не означало, что он мог путешествовать как хочет. Ограничения, наложенные на его маршрут, озадачили Дюранти. По словам одного скептически настроенного дипломата, «г-н Дюранти заявил, что был очень раздражен этим действием, которое, по его мнению, выбило почву у него из-под ног, вынудив его признать запрет на свои передвижения»[469]. Дюранти не упомянул об ограничениях своим редакторам. Вместо этого он похвастался, что он и корреспондент «The Associated Press» Стэнли Ричардсон вскоре отправятся в поездку по Украине и Северному Кавказу, чтобы выступить против «кампании по поводу предполагаемого голода».

В ходе путешествия Дюранти и Ричардсон отправились сначала в Ростов, а затем в Харьков. Репортажи Дюранти перекликались с аргументами его ноябрьского цикла статей 1932 года о нехватке продовольствия. Первый репортаж начинался с утверждения, что «использование слова “голод” в связи с Северным Кавказом является явным абсурдом». Позлорадствовав, что «даже ребенок может увидеть, что это не голод, а изобилие», Дюранти пересмотрел в сторону понижения свою предыдущую оценку, согласно которой смертность утроилась. Однако его головокружение быстро рассеялось, когда он добрался до Украины. Дюранти снова прибегнул к аналогиям военного времени: Кремль «выиграл битву с крестьянами», хотя «цена была тяжелой». Весь этот эпизод Дюранти резюмировал в словах: «Голод сломил пассивное сопротивление [крестьян] – вот в одной фразе мрачная история украинского Вердена». Здесь Дюранти более определенно написал об издержках: «тяжелые условия <…> уничтожили крестьянство»[470]. Даже закаленный военный корреспондент был поражен тем, что он увидел тем летом.

В частных беседах Дюранти наглядно описал результаты голода. В часто упоминаемом инциденте, о котором сообщил Юджин Лайонс, Дюранти, по-видимому, зашел в квартиру Лайонса по возвращении из своих поездок на юг. Лайонс вспоминал:

Он поделился с нами своими свежими впечатлениями в грубо откровенных выражениях, и они сложились в картину жуткого ужаса. Его оценка погибших от голода была самой поразительной из всех, что я когда-либо слышал от кого-либо.

– Но, Уолтер, ты же не имеешь в виду это буквально? – воскликнула миссис [Энн О’Хара] Маккормик.

– Черт возьми, нет… навскидку, – ответил он и, как бы в утешение, добавил свой знаменитый трюизм: – Но они всего лишь русские… [Lyons 1937a: 579–580] (многоточие в оригинале).

Хотя в этом воспоминании 1937 года Лайонс не повторил слова Дюранти о показателях смертности, другие источники предполагают, что Дюранти оценил число погибших от семи до десяти миллионов «прямо или косвенно, из-за нехватки продовольствия»[471].

Поездка Дюранти и Ричардсона на Украину вскоре вызвала негодование у других журналистов. Глава НКИД Литвинов призвал отменить полное ограничение на поездки, отчасти для того, чтобы уменьшить зависть иностранных корреспондентов. Как он написал главе тайной полиции: