Модернизация с того берега. Американские интеллектуалы и романтика российского развития

Выступая на конференции по тоталитаризму, Фридрих представил эти идеи аудитории, в том числе социологам-единомышленникам, а также экспертам по России старшего возраста, таким как Чемберлин и Кеннан. Однако эти наблюдатели не разделяли интереса Фридриха к теоретизированию. В своем выступлении на конференции Кеннан специально затронул вопрос истории, настаивая на том, что «русский и немецкий феномены были совершенно разными вещами как по природе, так и по происхождению» [Kennan 1954: 19]. Чемберлин, как и Кеннан, объяснил Советский Союз, как и всегда, с точки зрения российского прошлого. Он ссылался на писателей XIX века, таких как маркиз де Кюстин и американский дипломат Нил Браун, в вопросе понимания советского общества – и даже процитировал наблюдения Сигизмунда фон Герберштейна XVI века. Все эти труды, по его словам, указывали на черты русского национального характера – в частности, на отсутствие «инстинктов относительности и умеренности», – которые сформировали советскую власть [Chamberlin 1953, ch. 10][587]. И все же эти частные вопросы противоречили сути конференции. Эссе Чемберлина даже не было опубликовано вместе с материалами конференции, в которых основное внимание уделялось описанию структур и функций, объединявших тоталитарные общества, а не изучению исторических предпосылок, характерных для каждого примера тоталитарного общества.

Тоталитарная парадигма иллюстрирует еще один аспект поворота к универсализму в 1950-х годах. В то время как первым шагом к универсализму был отказ от истории в пользу идеологии, следующим шагом было отказаться от идеологии в пользу социальной структуры. Этот сдвиг, наиболее легко прослеживаемый благодаря распространению идей Талкотта Парсона в общественных науках, состоял в подчеркивании общности всех индустриальных обществ, независимо от политических убеждений, выражаемых их лидерами. В своей значимой, но напыщенной прозе Парсонс заявил, что идеология имеет меньшее значение, чем социальная организация, и что общие черты современного индустриального общества имеют такое же значение, как и любые поверхностные различия в политических убеждениях. Даже в своем меморандуме 1945 года Боулен и Робинсон намекнули на эту концепцию задолго до того, как она появилась в научной мысли; они написали, что все общества, независимо от формы правления, подвержены одному и тому же фактору изменений: «технологии машинного производства» [Bohlen, Robinson 1977: 396]. История имела меньшее значение, чем социология. Взгляды Парсона, объединенные с динамической теорией социального развития, занимали центральное место в растущей волне теории модернизации [Gilman 2003].

Потенциал и риски универсализма были особенно заметны в теории модернизации 1950-х годов. В отличие от предыдущих трех концепций, в рамках теории модернизации для национального характера существовало четко определенное место: в прошлом. Модернизация включала преодоление – или ниспровержение – национальных характеристик в качестве предпосылки для того, чтобы достичь современности. Как утверждали Брюс Хоппер и Джордж Каунтс в 1930-х годах, национальные различия были стерты в процессе – фактически в результате – модернизации. Теоретики утверждали, что, хотя в так называемых традиционных обществах существуют национальные различия, модернизация производит гомогенизирующий эффект. Таким образом, утверждение самого энергичного поборника теории модернизации Уолта Уитмена Ростоу состояло в том, что каждая страна может достичь американской стадии «высокого массового потребления», только если пройдет его пятиэтапную программу. Его простейшее заявление о своих надеждах на модернизацию появилось в книге, в которой он выступал за значительное расширение американской помощи в целях развития для новых независимых государств Азии и Африки. Он закончил пожеланием, высказанным его тезкой столетием ранее:

Одна мысль всегда на первом плане —

Как на Божественном Корабле, в Мире, преодолевающем Время и Пространство,

Все народы земного шара плывут вместе,

плывут одним и тем же рейсом, направляясь в один и тот же пункт назначения[588].

Собственное имя и карьера Ростоу отражали его надежды на подобный мир. Родившиеся в семье бедных, но амбициозных еврейских иммигрантов, два брата Ростоу, как и он сам, были названы в честь выдающихся американцев Ральфом Эмерсоном и Юджином Виктором (в честь многолетнего кандидата от социалистов Дебса). С самых ранних дней они надеялись преодолеть всякий оттенок этнического партикуляризма, поднимаясь на вершины американского общества. Неудивительно, что, как только Ростоу достиг этой вершины, он стал замалчивать свои этнические корни. Как и в случае со странами, добившимися взлета, оглядки назад не было[589].