Этот акцент на идеологии сохранился у Робинсона и после того, как он ушел после войны с государственной службы. Он стал директором-основателем нового Русского института Колумбийского университета. Как и Боулен, Робинсон в 1920-е и 1930-е годы настаивал на том, что понимание Советского Союза требует понимания России. «Коммунистический эксперимент», как он писал в 1922 году, был «русской проблемой». Напротив, его немногочисленные публикации после возвращения в Колумбийский университет в 1946 году были сосредоточены на Советском Союзе как на идеологической угрозе. Его единственная крупная статья с заголовком «Идеологическая борьба» рассматривала американо-советский конфликт исключительно с политической точки зрения. Это необычный документ, свидетельствующий о былом погружении Робинсона в прогрессивную среду «The Dial». Статья начинается с момента, напоминающего о Джоне Дьюи (которому уже исполнился 91 год, и он наконец начал снижать свою производительность). Робинсона беспокоило, что экономические условия давно обогнали американские представления о месте индивида в обществе. Тем не менее, в отличие от Дьюи, Робинсон хотел укрепить, а не переопределить индивидуальность. Робинсон продолжил свою мысль тем, что возрожденный индивидуализм был необходим в надвигающейся идеологической борьбе, поскольку отсутствие самоопределения Америки сделало ее плохо подготовленной к идеологическим вызовам Советского Союза [Robinson 1949]. Политические убеждения, а не национальные особенности, стали полем боя холодной войны.
Объясняя советское поведение в своих выступлениях в середине 1940-х годов, Робинсон подчеркивал не национальные интересы, а идеологические. Например, выступая в Военном колледже Эми, он критиковал ученых более раннего периода за пренебрежение коммунистической идеологией как силой в советской истории. В его выступлении «Факторы советских намерений за рубежом» в Совете по международным отношениям в конце 1946 года подчеркивались идеология и власть – без упоминания Советского Союза как русской проблемы[584]
. Однако, выступая перед ученой аудиторией, Робинсон признал, что русские черты сформировали некоторые аспекты советской жизни. Но даже там он настаивал на том, что идеология играет доминирующую роль. Советский иррационализм, например, возник «отчасти» из-за прошлого России, что «В 1950-х годах американские социологи снова обратили внимание на подводные камни идеологии. Высоко оценивая свой прагматизм и объективность, они настаивали на том, что идеологии создают проблемы для других стран, но не для их собственной. Они подразумевали, что идеологии – это системы тотального мышления, которые могут существовать только в умах интеллектуалов. Они являются неэффективными и по сути невозможными руководствами для нынешних и будущих действий. На это указывало хорошо известное эссе Дэниела Белла 1960 года «Конец идеологии на Западе». Идеологии появились в XVIII и XIX веках, писал Белл, чтобы бросить вызов всеобъемлющему религиозному мировоззрению. Успешно заменив веру в божественность верой в рациональность, идеологии в XX веке сели на мель. Они «утратили свою “истину” и способность убеждать», – писал Белл, и теперь есть серьезные сомнения в их возможности создать новые миры совершенной гармонии. Он обвинил идеологии в исчерпании уверенности в том, что обещанное будущее станет результатом нынешних трудностей. Белл ссылался на аргумент Герцена столетней давности. Идеологии, с их ориентацией на будущее, а не на настоящее, исчерпали себя. Советский Союз, живое воплощение идеологии, был также живым доказательством неудач идеологии [Bell 2000: 393–408]. Белл обосновал свою позицию, направленную против современных идеологий, процитировав мощные строки Герцена о кариатидах.
Критика, согласно которой идеология была ошибочной, потому что Советский Союз создали идеологи, появилась вместе с обратным тезисом: Советский Союз был ошибочным, потому что им управляла идеология. Послевоенные исследования Советского Союза, в которых первоначально доминировали политологи, уделяли много внимания природе советской идеологии [Pletsch 1981]. При этом социологи помогли развеять американские представления о России, которые фокусировались на особенностях русских. В работах их студентов подчеркивалось преобладание коммунизма над русскостью, идеологии над историей.