Модернизация с того берега. Американские интеллектуалы и романтика российского развития

Эскалация напряженности в период холодной войны совпала с резким изменением парадигм понимания Советского Союза. Многолетние американские комментарии об СССР, большинство из которых было сосредоточено на национальных отличиях русских от американцев, утратили смысл в новых рамках, которые определяли Советский Союз с идеологической точки зрения. Эта трансформация не была естественным результатом профессионализации знаний в Соединенных Штатах. В дипломатии, как и в журналистике, стремление к профессионализации в межвоенный период укрепило представления об уникальности России. Профессионализация дипломатии пошла дальше, превратив партикуляризм в центральный принцип дипломатического анализа. Однако эти представления вскоре были вытеснены утверждениями о том, что советско-американский конфликт был идеологическим. Быстрый рост универсалистских общественных наук в сочетании с резким изменением политических взглядов отодвинул партикуляристские утверждения на второй план. И в этом случае Джордж Кеннан становится – к чему он сам давно стремился – не дипломатом, ответственным за антикоммунизм, а тем, кто оказался им захвачен, «если не хозяином, то гостем своего времени» [Kennan 1967, 1: 8].

Эпилог Русистика в эпоху общественных наук

Новый общественный резонанс по поводу коммунистической идеологии, ознаменованный статьей «X» Джорджа Фроста Кеннана, противоречил его убеждению в том, что реалии географии и национальных интересов, а не изменчивые и неосязаемые политические идеи, формируют отношения между странами. Кеннан и его соратники продолжали оценивать Советский Союз в рамках партикуляристской концепции, которая в центр понимания советской политики ставила Россию и русский характер.

Между тем в академическом дискурсе ученые больше внимания уделяли советской идеологии, чем истории России. Этот сдвиг соответствовал более широким изменениям в общественных науках. Концептуальные и методологические инновации межвоенной эпохи принесли свои плоды в бурно развивающихся университетах послевоенной Америки. Интерес Чарльза Мерриама к бихевиоризму изменил политологию. Интерпретации социальной структуры и функций Талкотта Парсонса, частично вдохновленные работами Макса Вебера, быстро утвердились в американской социологии. Новое поколение ученых сосредоточилось на сходствах между обществами больше, чем на различиях между ними. Пользуясь своим научным мировоззрением, они разработали универсальные теории общества, экономики и политики. Поступая таким образом, они с радостью нарушали заповеди У. Х. Одена выпускникам американских колледжей: «Не садись / рядом со статистиками и не занимайся / общественными науками» [Auden 1991][580].

Рост универсализма также выявил резкие различия между профессиональными работами в сферах журналистики и дипломатии – в которых подчеркивался партикуляризм – и научными знаниями, которые исповедовали универсализм. Глубокий сдвиг в американской мысли середины века дискредитировал некоторые формы партикуляризма, что дало возможность для развития более универсалистских подходов к изучению национальных и культурных различий. Некоторые из этих изменений были вызваны текущими событиями. Подъем и поражение нацизма, например, вывели за рамки моральных норм определенные биологические аргументы о национальном характере [Barkan 1992; Degler 1991, ch. 8]. Эта тенденция сделала прежнюю деятельность культурологов, возглавляемых Францем Боасом из Колумбийского университета, еще более актуальной. Утверждая в 1920-х и 1930-х годах, что социальные различия коренятся в культурных, а не в биологических особенностях, Боас и его ученицы Маргарет Мид и Рут Бенедикт описывали культурные различия в контексте человечества в целом. Как выразилась сама Мид в исследовании, посвященном СССР, антрополог «подчеркивает различия между культурами на основе признания общности человечества <…> и признания распространения идеологий, таких как коммунизм, за пределы своей культуры» [Mead 1966: 8]. Таким образом, исследования социальных различий все больше опирались на представления о гибких культурных факторах, а не постоянных, таких как унаследованные или географические особенности.