МОЕ ПАДЕНИЕ

- Неприятна, – усмехается Дан. – Неприятно – не то слово, здесь скорее… он останавливается, подбирая определение. Но так его и не находит. А на лице все та же маска безразличия. – До определенного момента у нас была обычная семья. Мама, папа, старший брат и я. Все как у всех. Обычно матери всегда больше любят младших детей, потому что они младшие. Но у нас было по-другому. Мать всегда больше заботилась о Стасе. И ее можно было понять. Он рос болезненным ребенком с самого рождения. Недоношенный, плохой иммунитет. Переболел всеми возможными и невозможными детскими заболеваниями: астма и прочие. Мать не вылезала с ним из больниц и поликлиник, санаториев. Поэтому меня воспитывал отец. Поэтому и ближе мне был всегда. Но мать я тоже любил и брата любил. Отец мне объяснял, почему мама проводит с ним больше времени, чем со мной, и я ее понимал. Но к отцу все равно тянулся больше.

Когда я вернулся из армии, я встретил ее, – о, Боже, он действительно хочет мне рассказать свою историю. А мне почему-то уже не хочется ее слышать. Потому что я понимаю, что она – это Кристина! Сглатываю, глубоко вдыхаю, но продолжаю его слушать.

- Я только сошел с дембельского поезда. А она на перроне стояла. Встречала какую-то тетку, но ее поезд задержался. А я сразу в толпе ее заметил, она ярким пятном из всей серой массы выделялась, – все это он говорит ровно, спокойно, монотонно, даже с безразличием каким-то. Но я помню его слова о спрятанных эмоциях за маской. – Я сам к ней подошел и спросил, не меня ли она встречает. А она глаза свои поднимает, ресницами хлопает, растеряно смотрит на меня. А у меня дыхание спирает от взгляда ее невинного. От глаз ее красивых. Тогда они мне казались красивыми, а не лживыми и алчными. Невинной семнадцатилетней девочкой казалась, что я дотронуться до нее боялся, чтобы не испачкать ее грязными мыслями. А мысли и фантазии были очень порочные. Меня безумным возбуждением от ее прикосновений било. Я год ее не трогал, боялся, что пропадет эта невинность. Если б я знал, что это тогда мне только казалось. Видел в ней то, что хотел увидеть. Всех шлюх на районе перетрахал, а ее не трогал. Гулял с ней, в кино водил, в парки, кафе. Домой провожал, а она все время на чай меня звала, кофе, фильм вместе посмотреть, а я боялся с ней наедине остаться, потому что знал, что не выдержу, возьму, как только закроется за нами дверь. Отказывался, а сам бежал очередную бабу трахать, жестко трахать, чтобы хоть немного свой голод по ней унять. Серьезно с ней хотел, по-настоящему, чтобы как положено. Но через год не выдержал, мы дома у меня были, я ее с отцом решил познакомить, он сам настоял на знакомстве. Сказал, что хочет посмотреть на ту девушку, в которую я безумно влюблен, – его слова режут мне сердце, вскрывая раны. «Безумно влюблен» въедается мне в голову и эхом разлетается. Смотрю на него, вслушиваюсь в слова, голос его слушаю. Но его голос ровный, ни на одном слове не дрогнет, как будто не о себе он рассказывает, а о ком-то другом, мало знакомом.

– И я познакомил отца с ней. Мы чай пили, отец интересные истории рассказывал из своей практики. Мать тогда к бабушке уехала на пару дней. А Стас отдельно жил. Он по стопам отца пошел, интерном уже тогда был. Вечер уже был, отца неожиданно тогда в больницу вызвали, на сложную операцию. И вышло, что мы одни остались. Я хотел ее домой проводить. Но она сказала, что еще хочет со мной побыть. Домой ей не надо, матери с отцом ее дома тоже нет, они на юбилее какого-то родственника. Я не понимал тогда, что она сама хотела в постель со мной лечь, от этого и намёки кидала. Считал ее девочкой наивной. Мы целовались долго, и тут-то я и сорвался. А после ее слов, что хочет меня безумно, решил, что не могу больше, нагулялись. Но в процессе понял, что зря я берег и лелеял ее невинность. Потому что не девочкой она была. Но тогда я не расстроился, мне ее тело, красота обнаженная, и стоны крышу сносили. Жалел я только о том, что столько берег того, чего нет. После близости нашей, я, конечно, ее спросил, кто ее девственности лишил. Но она отмахнулась, сказала, что это неприятная для нее тема, и чтобы я больше не спрашивал. Я и не спрашивал, думал, потом все узнаю, переживал, что ее какой-то мудак обидел, строил планы, как закопаю его.