Мое темнейшество

Я честно попытался вникнуть в суть написанного, но, темные силы, как же у меня сводило скулы! Да, читал я вполне сносно благодаря наставнику. Тот научил меня и грамоте, и арифметике. Первая нужна была для того, чтобы разбираться в заклинаниях, начертанных в гримуарах, помогая мастеру, вторая – чтобы уметь считать монеты задатка и обсчитывать зазевавшихся клиентов.

Колеса дилижанса крутились. Пока мы ехали по булыжной мостовой, нас всех слегка качало и хорошо так тряхнуло, когда мы остановились у городских ворот.

– Досмотр! – громко объявил возничий.

Почти тут же распахнулась дверца, и в салон вкатился пузатый стражник. Его маленькие заплывшие глазки пробежали по нам. Воцарилась тишина, нарушаемая лишь легким поскрипыванием досок пола и лошадиным ржанием. От каждого из пассажиров кирасир требовал верительные грамоты, паспортные свитки, спрашивал о цели отъезда и прикладывал ладонь к проверяющему камню, чтобы убедиться: этого человека нет в списках разыскиваемых за обычные или магические злодеяния. Видя это, я напрягся: если моя ладонь окажется на этом голыше, то ни одна сутана не поможет.

Был вариант выпрыгнуть в маленькое оконце, выбив стекло собственным телом, и дать деру или врезать пузатому как следует и сигануть в дверь… но я решил повременить с этим. Выдержка. Выдержка и еще раз выдержка…

Когда страж поравнялся со мной, я достал из сумки то самое письмо Одо, делая вид, что готов протянуть правую руку с ним стражнику, а левую – возложить на артефактный камень. На самом же деле – просто ударить ладонями, сложенными лодочкой, синхронно по ушам и тем оглушить кирасира.

Но тот неожиданно отмахнулся:

– Не стоит, патер, лучше благословите.

Ну мне и пришлось. Осенил я его четырехперстием, пробубнив себе под нос, что помнил, – заклинание от похмелья. Не молитва, но тоже отлично легло в речитатив. А самое главное, оказало нужное действие: мужик на глазах посвежел, и даже лицо его стало не столь отечным.

– Спасибо, светлейший… – уже с уважением произнес он.

А я же, в свою очередь, поинтересовался:

– Кого-то ловите?

– Да говорят, уже поймали этого шпиона в каком-то трактире, – махнул рукой стражник. – Только распоряжение еще не пришло об открытии ворот. Вот всех и проверяем…

Как я на это не выругался – сам себе удивляюсь. Это же можно было…

Но стражник, так и не поняв, отчего меня слегка перекосило, отправился дальше по салону. А когда он вышел на улицу, дилижанс тронулся в путь, унося из столицы злого, как тысяча демонов, меня.

Впрочем, негодование не помешало мне задремать в дороге. А проснулся я лишь утром, когда экипаж оказался пуст, а мы прибыли на конечную станцию.

– Все, дальше не едем! – ворвался в мой сон громкий голос возничего. – Морасмол!

Я продрал глаза и потянулся, а затем подхватил саквояж и двинулся к двери. Вот только едва я ее открыл, как отпрянул обратно в салон и захлопнул створку. Потому как на улице меня ждали стражники. А с ними – еще куча народу.

Как меня вычислили? А главное – какой гад сдал? В руке вспыхнула сфера тьмы.

Я ожидал, что вот-вот начнут стучать в дверь, требуя, чтобы я открыл. А вот гуль им. Кладбищенский. Как только ворвутся внутрь, я всех отправлю к демонам, но живым не дамся. Еще и возничего с собой прихвачу: наверняка он и заложил меня стражам…

Прошла секунда, другая, третья, и в створку робко постучали со словами:

– Господин патер, вам плохо? С дороги укачало? Так тут кусты рядом есть, а если нужда посерьезнее приперла, то и общественное отхожее место в здании станции…

От подобного предложения у меня дернулся глаз. У местных стражей, сдается мне, не было ни стыда, ни совести… Ничего лишнего.

Мозгов, впрочем, похоже, тоже: кто же в кирасиры баб нанимает? А голосила с улицы именно она. Зычно так, сердобольно.

Я уже подумал, что это все. Дно гроба. Но тут его пробили с ноги ударом в дверь дилижанса. Стучали не сильно, но с энтузиазмом и причитая:

– Дядя светлейший! А мы вам песню приготовили! – радостно возвестил какой-то малец, дубася створку.

Я чуть было не спросил: заупокойную? Но сдержался. Втянул тьму в открытую ладонь, сделал шаг к выходу и осторожно открыл дверь.

Пацан, не ожидавший такой капитуляции и стоявший ко мне задом, на манер норовистого жеребенка пнул меня копыт… пяткой. Та угодила по колену, и я едва не выматерился. Поймал ругательство в последний миг и сквозь стиснутые зубы лишь зашипел.

Пацана тут же схватила за ухо чья-то пухлая женская рука и, причитая:

– Вот ты где, негодник! И как только додумался пнуть его светлейшество! – уволокла куда-то в толпу под аккомпанемент громкого: «А-а-а!»

– А-а-а, – уже куда мелодичнее затянул хор голосов сбоку.

Я повернул голову и увидел в стороне капеллу: дети в белых хламидах стояли в два ряда и тянули что-то заунывно-возвышенное. А пара подростков бренчала на полурассохшейся арфе и побитой лютне. Причем, по ощущениям, ее использовали вместо дрына, дубася кого-то. И, судя по звукам, я даже догадываюсь, за что били…