Мое темнейшество

Этого не хотелось, но я понимал: больше эту женщину защитить некому…

– А ты уйти от такого мужика пробовала? – спросил я уже совсем не по-преподобному.

Судя по тому, как затихла Иридия, такого вопроса от служителя богов она не ожидала. Ну да, светлейшие же не должны говорить о разводах. Хорошо еще, что я не поинтересовался, как некромант, не думала ли женщина превратить свой брак из постылого в просто остывший… Как труп в гробу. А что, многим молодым женам яд помогал наладить веселую вдовью жизнь…

Сглотнув, Иридия все же ответила.

– Пробовала. И несколько раз. Сначала к родителям сбежала. Да отец сам меня вернул, сказал, что нечего такому позору дома делать. У меня же еще три сестры на выданье. Как он их сосватает, если старшая из брака сбежала… В другой раз я просто на дилижансе хотела уехать куда глаза глядят. Да супруг догнал и так отходил, что я сама думала: отойду… в мир иной. А после я в храм ходила, отца Карфия просила поговорить с мужем. На что светлейший ответил: «Такова твоя женская участь, и надобно со смирением молиться и принимать свою женскую долю». Вот я и принимаю. И ее, и отвар, что боль утоляет да успокаивает…

Мысли о яде становились все заманчивее. Жаль, что посоветовать я такого Иридии, как преподобный, не мог.

– Хорошо. Подойду завтра, – наконец выдохнул я. – Ты скажи куда?

– Отче, а можете сегодня? Я боюсь, до утра могу не дожить: мой супружник отправился в кабак с друзьями обмыть новые порты. И боюсь, что придет он навеселе. Вразумите его добрым словом, чтобы он меня не трогал, – женский голос звенел от слез.

«Каково же отчаяние этой женщины, которая пришла искать спасение в словах, уже не надеясь на дела?» – подумал я, слушая эту исповедь загнанной, израненной души.

– Ладно, пойдем сейчас… Только подожди. Я сутану сниму, а то уж больно мне ее жалко будет, если доведется порвать. Она у меня такая единственная…

Женщина в ответ на это начала неистово благодарить… А я ведь только пообещал.

Велел ей ждать меня у двери храма. Сам же вернулся в ризницу, снял сутану, оставшись в удобных штанах и рубашке. Подумал, не накинуть ли плащ, но решил, что нет.

Так мы и отправились к Иридии.

Уже вечерело. Солнце, до этого желтое, окрасилось в багрянец, будто предупреждая о чем-то. Впрочем, не оно одно.

– Вы уж берегите себя, – сказала Иридия. – Будьте поосторожнее. А то у Матеуша моего рука горячая да тяжелая. И ничего, ирод, не боится. А все потому, что силы немереной и велик, как горный тролль. Постоянно макушкой притолоку подпирает.

Мы шли по мостовой, и сейчас, при вечернем свете, я смог наконец-то разглядеть лицо женщины: еще молодое, довольно привлекательное, с правильными чертами. Соболиный разлет бровей, доверчивый, как у олененка, взгляд карих глаз и угасшая улыбка… А еще след от почти зажившегося синяка на скуле. Наверняка и на теле таких желтоватых пятен было изрядно. Но женщина, словно стесняясь самой себя, все куталась в шаль, старалась сгорбиться, стать меньше и незаметнее. Хотя и так была ростом мне по плечо и как тростинка.

– Я уж постараюсь быть поосторожнее, – заверил Иридию.

Она лишь благодарно кивнула и не догадывалась, что в исполнении некроманта «постараюсь быть поосторожнее» означает, что он попробует не отсечь лопатой голову от тела, но не обещает. Ведь воскрешение – дело такое… Непредсказуемое. А разница в том, чтобы поднять покойника или призвать пьяного муженька, как по мне, не столь уж и велика…

К слову, супружника ждать пришлось не так уж и долго. Закат не успел отгореть. Его алые лучи еще целовали подоконник, когда с улицы раздались шум и ругань. А затем от крыльца прогремел бас:

– Открывай, курва! Муженька встречай!

Дальше послышались лязг засова, неровные шаги, и в дом ввалился, собственно, Матеуш. Был он и правда рослым, а еще рыхловатым, лысоватым и пьяноватым аж в стельку. Несло от него сивухой так, что даже умертвия бы в гробы обратно попадали. Но я устоял. И тихонько так сказал Иридии:

– Выйди на улицу. Нам с твоим супругом нужно побеседовать.

Тот же при этих словах перестал блуждать своим осоловелым взглядом по комнате и сумел сфокусироваться на моей фигуре. Окинул ее и взвыл раненым кабаном:

– Ты что, стервь, при живом муже кобеля домой привела? Да я тебя за это… – И потянулся своей волосатой лапищей за ухватом.

Правда, тот стоял гораздо дальше печи, так что пятерня мазнула по воздуху. Пьянчуга заметил это не сразу, но, когда понял, что ладонь пуста, с возмущением глянул уже на верткий ухват.

– Я тут те черенок-то ща обломаю, паразит, – пообещал Матеуш утвари. Но та оказалась стойкой – как на месте, так и к угрозам.

Иридия же бросила испуганный взгляд на меня, потом на муженька, снова на меня и, потоптавшись на месте… осталась! Отчаянная женщина. Знала же, что ей сейчас прилетит, и все же пеклась обо мне больше, чем о себе.

– Убирайся уже поскорее, – шикнул я, забыв о своей светлейшей роли.