Мое темнейшество

Иридия глянула испуганно. Мне пришлось на нее еще и цыкнуть. Сработало. Женщина заполошной полевкой подпрыгнула на месте и рванула прочь, через другую дверь в клеть. Лишь когда створка за ней хлопнула, я зло усмехнулся и призвал тьму. Сдается мне, с ней и добрым словом проповеди будут эффективнее, чем с одним добрым словом.

Матеуш же даже не понял, что произошло, когда вокруг моих сжатых кулаков заклубилась тьма. Мужик лишь плюнул на то, чтоб поймать ухват, и попер на меня с голыми руками. Ну точно племенной бык, даже из носа пар пошел.

– Да я тебя щас на лоскуты порву, гаденыша… А потом и эту шаболду! – пообещал мне этот пьяный и таранным бревном… пронесся мимо и врезался в стенку так, словно решил ее забодать.

А я-то всего лишь сделал шаг в сторону! И даже иллюзию отвода глаз не использовал. Мужик приходил в себя несколько мгновений. Наконец, отлепившись от стены, он повернулся ко мне и помотал башкой, как пес, только что вылезший из воды. И после, уже не говоря ни слова, пошел в повторную атаку. В этот раз я поступил опять по-рыцарски – уступил дорогу. Правда, не даме, но все же…

Матеуш пронесся мимо на бреющем полете и поприветствовал лбом дверь. Ту самую, через которую совсем недавно и вошел. Звук был точно встретились два дуба: один, правда, рос в лесу, а второй на родительских харчах. Но это детали.

Вот только даже удар лбом на бис не угомонил драчуна. Шатаясь, он уже не стал брать разбег, а двинулся на меня тяжелой драконьей поступью и, когда подошел, выдохнул, точно приказ:

– Не вертись!

И замахнулся. Он, наверное, ожидал, что его массивный кулак врежется мне в скулу, а я тряпичной куклой упаду на пол. Ну, с женой же это прокатывало…

Вот только его сжатой пятерне в этот раз повстречался я. Ну и некромантский щит против нежити. По последнему-то и пришелся хук Матеуша. Раздались звук удара и треск, с которым обычно дробятся кости.

Муженек Иридии взвыл, как побитая псина, и, уже не обращая на меня внимания, начал баюкать свою руку, которая на глазах стала раздуваться, превращаясь в натуральную кувалду.

Переломы – они такие. А если перелом еще не только в костях, но и в жизненных ориентирах – это вообще плохо для психики. А вот для семейного благополучия может быть очень даже хорошо. В случае с браком Иридии – так точно.

Я же, глядя на порастратившего боевой пыл пьянчугу, подошел и с размаху пару раз ткнул его в солнечное сплетение так, что мужик пошатнулся и сел на месте. А затем и завыл белугой. Я же был сама милосердная тьма и, сотворив заклинание очищения от токсинов, осенил им набравшегося Матеуша.

Протрезвление было мгновенным и очень болезненным. Так что муженек Иридии даже забыл на несколько мгновений о сломанной руке. А когда вспомнил и взгляд его прояснился…

– А теперь поговорим, – произнес я, присаживаясь на скамью напротив плюхнувшегося на половицы задом супружника Иридии.

– Ты кто такой? – недовольно выдохнул муженек.

«Хм, кажется, начал соображать, раз стал задавать вопросы, а не вешать ярлыки», – констатировал я и, собственно, представился:

– Новый священник Марисмолла.

– А старый где? – собрав мысли в кучу, а глаза – к переносице, спросил Матеуш.

Судя по заданному вопросу, не просыхал мужик долго.

– Ушел… – многообещающе отозвался я.

– На покой? – отчего-то уточнил муженек, как будто у духовников могла быть пенсия.

– На вечный, – отозвался я.

Мужик гулко сглотнул, не иначе как решив, что это я перевел за руку старичка на тот свет.

– А где тво… – заикнулся было Матеуш, но я выразительно размял пальцы, и он быстро исправился: – Ваша сутана? Прошлый преподобный без нее даже в сорт… солнцем любоваться не ходил…

– А чтоб быть преподобным, нужна обязательно сутана? – уточнил я. – Так она есть. Только в ней с грешниками разговаривать не сподручно. А ты, брат мой, очень грешен… Жену свою побиваешь? – спросил я тоном самой Смерти у муженька.

Его пусть и не сразу, но поняло. А может, причиной испуга стали тени… Они полезли из углов комнаты, почувствовав во мне мрак, и потянулись к нему.

– П-п-побиваю, – заикаясь, отозвался Матеуш. – Так за дело же! Она, калабродина такая, меня… – тут он задумался, видимо прикидывая, что именно «меня», и наконец выдал: – Не уважает!

– А уважение нужно заслужить, – начал я и добавил: – Впрочем, как говорят, мужья, которые своих жен сильно обижают, рано или поздно получают чашку кафы или тарелку свекольника с редкой, я бы сказал, уникальной специей. Называется яд. Смекаешь?

– Да как она… – начал было муженек, поняв, к чему я клоню.

Но я остановил его речь одним только взглядом.

– Может? – подсказал Матеушу. – Легко! Тем более я выдал твоей жене индульгенцию, так что на один смертный грех у Иридии теперь перед вышними право есть. Как ты думаешь, что предпочтет твоя жена? Быть веселой вдовушкой или, скажем, украсть пирожок с прилавка?

Матеуш икнул. Матеуш затрясся, напрочь уже позабыв о сломанной руке. Матеуш побледнел.

– Нет, нет, нет! – До него, как до тугодумного тролля, начал доходить смысл угрозы.

Он заелозил задом по половицам, стараясь отползти от меня как можно дальше.