Мое темнейшество

И ладно бы просто каялась, но постоянные лирические отступления, воспоминания, ощущения от этих воспоминаний… Я думал, что сдохну!

К обеду мозги начали плавиться. Уже взмолился первородной теме и всем богам разом, чтоб в храме появился хоть кто-то еще! Хотя бы один прихожанин. А лучше два или три! Может, они бы как-нибудь поторопили старушку с изложением сути.

Но, увы, как назло – ни души. Кроме Варики, которая душила мой разум почище, чем удавка шею.

Эх, не иначе как после вчерашней мессы все богобоязненные марисмольцы поставили себе мысленную галочку о том, что помыслы и сердца их очистились… Можно идти и грешить по новой!

А я сидел и слушал, слушал и седел… Казалось, выйду я из кабинки уже не рыжим, а белым как лунь.

Наконец-то мой организм сообщил, что желает сходить до ветру. Да так, что терпеть уже не было мочи. И я решился – сотворил фантом, который бы периодически угукал и вздыхал. А сам под заклинанием отвода глаз отправился прочь.

Благо приоткрытая дверь не скрипнула, когда вышел из кабинки.

Справив нужду, я вернулся и осторожно заглянул в зал. Увидел, что старушка все еще сидит и рассказывает о себе…

Прикинув, что есть дела более интересные, чем сочувственно вздыхать, я занялся более насущным. Навел порядок дома. Наконец-то осмотрел как следует ризницу. Сделал инвентаризацию в сумках на предмет того, какие зелья у меня еще остались, а запас каких стоило бы пополнить…

Все это заняло изрядно времени и сил. Так что под конец даже солнце притомилось и начало клониться к закату. А бабулька все исповедовалась.

«Так и храм скоро нужно будет закрывать», – подумал я, глядя на это дело.

Потому осторожно вернулся в кабинку и прислушался:

– Так вот, когда Комай целовал меня под ракитой, я еще девка была молоденькая, сердце так и замирало, а соловьи как пели в ту пору – заслушаешься…

Какая, однако, грешница мне попалась. За это время рыцарский отряд до пещеры дракона мог дойти и вынести сокровищницу того, вернуться в столицу и прокутить награб… добытое. А Варика еще только дошла в своем рассказе до поры юности и первых поцелуев.

Я прикинул возраст этой карги, то, сколько еще времени займет ее рассказ, и понял: иногда проклятия – это благо. Во всяком случае, для того, кто их насылает. Потому и наградил бабулю злословием.

Голос Варики начал сипнуть, и наконец она тихо зашептала:

– Кажется, я не могу говорить…

– Может, святой воды? – предложил я, прекрасно зная, что та не поможет. Проклятие было коротеньким, но стойким и должно было само развеяться к закату. А пока – поберечь мои уши и старческие связки.

Бабулька же, не подозревая ни о чем, согласно закивала на мой вопрос. Я же, выйдя из исповедальни, принес ей полный кубок. Тот она выхлебала залпом.

А после я благословил старушку и наконец-то ее выпроводил!

Что ж, можно было считать, что этот день прошел вполне удачно. Надеюсь, что и следующий будет таким же. Как же я был наивен! Впрочем, утро, которое началось почти так же, как и предыдущее, радовало солнцем, теплом, птичьим щебетом и запахом весны.

До обеда все было вполне себе нормально. Ну, кроме того, что гусь почил смертью храбрых окончательно. До единой обглоданной косточки. Последние мы грызли со служкой вместе.

Малец же после этого подмел пол в храме и протер алтарь, и я отпустил парня.

Правда, перед этим радостно поведал, что, дескать, я лучше прежнего патера. Намного.

– С чего ты взял? – спросил я служку. – Я раньше отпускаю?

– И это тоже, – согласился кучерявый, – но еще про вас на заборах пишут…

– Знаешь, на тыне тоже три руны начертано, а там дрова, – хмыкнул я. – Не стоит верить всему, что царапают на заборах.

– Да не, – вскинулся служка. – Там хорошее пишут. Благодарности…

Это было уже интересно…

– А кто – не знаешь? – полюбопытствовал я.

– Весь Марисмолл знает! Бабка Варика. Она вчерась осипла, но высказаться ей надо было, добрых слов о вас сказать, какой вы чуткий, понимающий, внимательный. Да так, чтобы все знали. Вот она и…

Я представил этот небесный одуванчик с краской у забора. А если еще учесть словоохотливость старушки, то там точно парой слов не обошлось.

– Лучше бы она брань написала, – пришел я к выводу.

– А горожанам нравится, – возразил служка. – С ней многие согласны. Особенно когда Варика молчит!

И засим служка, довольный, ушел. А я остался.

«Да уж… Дирк, ничего не предвещало, что тебе будут писать на заборе… причем оды благодарности», – хмыкнул я себе под нос, решив было, что эта новость будет главной и единственной на сегодня.

А что? Имел право понадеяться, потому как ничего не предвещало…

Но после обеда, когда я был в храме один, пересчитывал свечи и прикидывал, сгодятся ли те для некромантских ритуалов, в зал вбежала растрепанная девка. Босоногая, со сбившимся платком и юбкой, задравшейся едва ли не до колен. Она завопила:

– Патер! Помогите! В моего брата вселился демон!

И почти тут же за ее спиной возникли четверо мужиков, которые держали извивавшегося ужом и оравшего недуром мальца. Парнишка, точно змея, пытался вырваться, кусался, брыкался. Он действительно выглядел как одержимый.