Мое темнейшество

Другу нужно знать, что преподобный Карфий скончался. Так что я, тяжело вздохнув, взял в руки бумагу, очиненное писчее перо и засел за послание.

Закончив, я свернул лист, запечатал его магической печатью и призадумался… Конечно, проще и надежнее всего было отправить весточку с зачарованным посланником. А что? Птиц в Марисмолле много – выбирай любую. Хоть того же ворона, что сидел на ветке дуба, росшего рядом с домом, и приветствовал, а также провожал меня каждый раз своим карканьем.

Такой посланник, одурманенный заклинанием, донесет письмо быстро. Да только боюсь, что, если ворон влетит в храм и сядет на плечо Одо во время проповеди, моему другу тяжело будет объяснить всем собравшимся, что общего у него с демонским вестником. Да и вообще почему ему, святейшему, приходят магические послания.

Сделать же так, чтобы птица выждала нужный момент для вручения… Увы, такое даже архимагам не под силу. Так что придется по старинке отправлять почтарней.

Единственное, это будет стоить денег, которых у меня нет. Раздумья о чеканной монете были печальными и вернули меня вновь к мысли о копилке с пожертвованиями для храма. Придется все же ее вскрыть. Тем более деньги пойдут на богоугодное дело – спасение репутации друга! И не просто друга, а настоящего (в отличие от меня) патера.

Решив все это для себя, я, наконец, с чистой совестью и темными мыслями лег спать. Искренне при этом надеялся, что больше в городке ничего важного не случится хотя бы с пару недель.

Утро поначалу оправдало мои ожидания. Позавтракав остатками гуся и спрятав под кровать бутыль – та, мерзавка, все норовила выкатиться из схрона, – я отправился в храм.

Первым делом заглянул в копилку. Ну как заглянул… Железный короб с прорезью сверху оказался надежно заперт на большой амбарный замок. Тот был едва ли не размером с сам ящичек. При взгляде на такой запор создавалось ощущение, что в жестянке хранится минимум корона короля. Но, воспользовавшись заклинанием взлома, я убедился: не так ценно богатство, как замок, что его охраняет. На дне копилки лежали всего две гнутые метки. Но их для отправки письма должно было хватить.

Так что, взяв монеты (а послание у меня было уже при себе), я отправился на почтарню. Спускаясь от храма с холма, встретил спешащего ко мне служку.

– А вы… – начал было парнишка.

Но я перебил его:

– Вчера ты очень помог мне с мессой, так что на сегодня – свободен.

Служка просиял и, больше не задавая вопросов, развернулся на пятках и помчался в город. Я даже не успел спросить его про дорогу на почтарню.

Впрочем, разобрался и без мальца…

Идти до отделения оказалось недалеко. Но, увы, не быстро. А все потому, что хоть местные дорогу мне и подсказывали услужливо, но взамен часто приходилось осенять всех страждущих знамениями богов.

Зайдя в отделение и обратившись к посыльному, я объяснил, куда нужно доставить письмо. Заплатил оговоренную сумму – те самые две метки. На метки почтарь посмотрел с сомнением, но шмелиная сутана сделала свое дело – парнишка смолчал и заверил, что постарается, чтобы послание в столицу доставили как можно скорее.

– Да озарит тебя свет богов и пусть каждый шаг твой будет защищен от тьмы! Пусть надежда и вера ведут тебя по жизненному пути, а сердце твое будет наполнено любовью и состраданием, – выдал я разом все отрепетированные за время пути в почтарню фразы.

Парень в форменной фуражке на это аж дернул глазом от неожиданности и почтительно поблагодарил. М-да, похоже, банального «до свидания» было бы достаточно.

Так что, распрощавшись с почтарем, я отправился в храм. А на его пороге меня уже поджидала сухонькая старушка…

Выглядела бабулька – ну чисто небесный одуванчик: из-под нарядного платка выбивались седые волосы, на белую, расшитую узорами рубашку был накинут вязаный пуховый жилет, из-под которого выглядывал передник с оборочками. На фоне кумачово-алой юбки в пол он смотрелся особенно парадно. Сразу видно: старушка принарядилась как на праздник. Все честь по чести…

– Светлейший, покаяться хочу, – обратилась старушенция ко мне.

Я, еще не подозревая всей глубины засады, жестом пригласил ее пройти к исповедальне с вопросом:

– Как зовут тебя, дочь моя?

– Варика, – охотно отозвалась та и засеменила в указанном направлении, а затем и села на скамеечку перед окошком, закрытым частой решеткой деревянных реек.

Я же зашел в кабинку, не притворив за собой дверь. Это-то меня и спасло. От скуки смертной.

А все потому, что бабулька начала каяться в грехах, которые совершила с самого раннего детства:

– Вот, помнится, была я сеголеткой, мы на пасеку бегали, к дядьке Исходню, когда он мед качал… Тот был золотистый, ароматный и тек из медогонки точно вода – тоненькой струйкой. Дядька, бывало, отвернется, а я кружку хвать – и подставлю, наберу, а потом к ручью холодному бегу, ставлю кружку под воду и соломинкой вожу в ней. Мед, как кудель, на стебель наматывается, густеет. А потом его в рот. И до чего ж вкусный был… Да только я тогда малой была, не понимала, что все это воровство. А сие есть грех. И чревоугодие – грех… – вещала Варика.