Могаевский

С незапамятных времен с чумой боролись огнем, кто же этого не знал. Жгли юрты с чумными мертвецами в послевоенной Монголии, спалили охваченную чумой крепость на Кавказе в год Гражданской войны (в крепости, кроме мертвых, были выздоравливающие и почти вылечившие их врачи), предали огню боровшуюся с чумой экспедицию на юге России, предварительно зарубив или заколов штыками врачей и их пациентов, предание авторов сей кардинальной меры борьбы с инфекцией не сохранило, то ли то были «зеленые», то ли махновцы.

Коричневая чума взяла Ленинград в кольцо. Семья Эрики выжила в первую страшную блокадную зиму, муж оперировал, спас сотни раненых; ее с ребенком отправили в эвакуацию. Как известно, эвакуировавший их поезд на юг высадил пассажиров на только что оккупированной немцами станции.

Но всему на свете, как в детстве поведал нам Андерсен — и перевели его слова Ганзены, — всему на свете приходит конец.

Есть книги, без которых жизнь наша становится отчасти обобранной, неполной.

Одна из таких книг (а мне посчастливилось прочесть ее в детстве; впрочем, вначале дедушка мой читал мне ее вслух) — сказки Ганса Христиана Андерсена в переводах Петра и Анны Ганзен с иллюстрациями Конашевича. В тираже у обложки было два цвета: белый и лилово-розовый, обложка не мягкая и не твердая, толстый шелковистый на ощупь картон, теперь таких нет. Какого цвета была твоя книга? Моя розово-лиловая. Помнишь ли ты ее? Забыть ты ее не мог, так же, как я, так же, как моя подружка детства, так же, как Могаевский.

Петер Эммануэль Ганзен приехал из Дании в Россию в 1871 году, служил в Омске и Иркутске в Северном телеграфном агентстве. Позже он скажет: «Русский язык я выучил в Сибири».

Интересно, что те же слова произнесет почти через сто лет легендарный русский поэт и переводчик Сергей Петров, арестованный невесть за что в 1937 году и после одиннадцати месяцев тюрьмы, на свое счастье оказавшийся до 1954 года не в лагере, а на высылках в Восточной Сибири, в деревне Бирилюса. Петров, университетский филолог, знал в совершенстве двенадцать языков и русский, выученный в Сибири, знал как никто. Слова словаря Даля были ему не просто понятны, они встречались в разговорной, обиходной его речи, стихах и поэмах.

В сибирском котле кого только не было: ссыльные «кулаки» — крестьяне всех областей, потомственные петербургские рабочие, пламенные революционеры из эсеров-южан, утонченные интеллигенты. Рассказывали про пылкого польского еврея, боровшегося за независимость Польши, еще Польша не сгинела, ще не вмерла Украина (был ли последний оборот переводом или калькой первого?), отсидевшего в легендарном, Тобольском, что ли, остроге и женившегося на чулимке, беловолосой, белобровой, с белыми ресницами.

Встречались чалдоны, в роду которых были женщины северных народов, ненцев, нивхов, эвенков, чукчей. Каких только оборотов речи не слыхивал попавший сюда невольный этнограф!

Итак, выучивший русский язык в Сибири (а в Иркутске, например, довелось ему встречаться с крещеными корейцами, чьи предки дружили со ссыльными декабриста-ми) Петр Эммануэль Ганзен, в России обретший не только второе отечество, но и отчество и именовавшийся Петром Готфридовичем, в 1881 году переехал в Санкт-Петербург. В Сибири он уже начал заниматься переводами. Перевел на датский, в частности, «Обыкновенную историю», с Гончаровым они переписывались. Когда в Дании начали выходить произведения Толстого, в том издании участвовал и Ганзен. По поводу перевода «Крейцеровой сонаты» возникла сперва переписка со Львом Николаевичем, потом они познакомились лично.

Ганзен успел стать отцом, овдоветь; в Петербурге поместил он в газете объявление: мол, ищу помощницу, которая могла бы секретарствовать, а также вести хозяйство. Откликнулась на объявление Анна Васильевна Васильева, знавшая три языка, окончившая гимназию с серебряной медалью. В 1888 году она стала его женой. К свадьбе Анна знает уже четыре языка, с помощью Петра Готфридовича выучив датский. Ганзены начинают переводить вместе.

Из каких таинственных глубин возникли — точно чудом — переведенные ими сказки Андерсена? Это один из лучших переводов русской переводческой истории, аутентичный, не нуждающийся в иных вариантах других толмачей. Выученный в Сибири мужем русский, полудетские гимназические знания молоденькой романтической жены, аудитория слушателей из их собственных детей (а они читали детям андерсеновские сказки вслух, и когда попадались периоды текстов, на которых дети уставали, отвлекались, внимание их ослабевало, родители переделывали, переписывали, редактировали) — все сложилось в эти благодатные волшебные страницы.