Могила Густава Эрикссона

Сафон не заставил себя долго ждать. Был он похож на реального упыря: одутловатое лицо, огромные залысины и мерзкий высокий голосок. Он не понимал ещё, что происходит, но по его подходу ко мне становилось понятно, почему он держит город ещё с конца 90-х. Он поздравкался со всеми, а мне поклонился чуть не по-лакейски:

– Здравствуйте, Юра Преображенский. Такая честь для меня видеть Вас в моём городе! Такой человек нас рассудить приехал! – и как бы невзначай, – А мне тут недобрые люди нашептали, что Вы уже второй день нашу Маринку-картинку из «Бургера» окучиваете…

Ах ты, сука! Я судорожно прогнал, как бы в этой ситуации повёл себя Лёха Адвокат. Лицо у меня отяжелело и сделалось каменным. Я ответил без эмоций и без выражения:

– А я именно поэтому в ваш город и приехал. Это ж племяшка моя родная. И для справки некоторым. Узнаю, что кто-то её (как ты сказал?) окучивает, сам на перо посажу.

– Ну что Вы, что Вы так разволновались, – не унимался Сафон, – родные такого уважаемого человека для нас – святое. Так что же тут случилось, уважаемые? Зачем вы молодого моего так напугали?

Инициативу перехватил Сорока. И правильно. Тема-то его.

– Ты баклань поменьше. На, вот, посмотри. Что на это скажешь?

Соображал Сафон быстро, ему хватило двух минут.

– Нечего мне сказать. Просрали мы тему. Тема теперь обратно бежецких. Оправдываться не буду. Воробей я вроде стрелянный, так меня во блуду ввести…

И вот тут я почувствовал, что бенефис подходит к концу и пора выходить на поклоны к публике.

– Э, нет, бродяги, так дело не пойдёт! Мы с Георгием Николаевичем уедем, а ваш товарищеский футбольный матч, в котором уже счёт хоккейный, в баскетбол перерастёт?

– А что ты, Юрий Владимирович, предлагаешь? – Жора всё переваривал развитие событий и уже ничему не удивлялся.

– Вот смотри, Сафон, этот мусор-фармазон тебе какую доляну посулил?

– 25 %, уважаемый.

– По понятиям было бы так. Себе берёшь 30 %, бежецким – тоже 30 %. Грузы сопровождаете вместе и без войны. Заводчанам – тоже 30 %. Они прогнулись до 20-ти, значит и 30 им будет за глаза. 10 % вместе с Бурятом будете на общее отсылать. Вот такие мир и дружба.

Сафон пригорюнился серьёзнейшим образом. Печалька его мне была вполне понятна. Наконец, он выдавил из себя:

– А что же мне с мусором делать?

– Что тебе с мусором делать?! – я остервенел. – Ты скольких бежецких положил?

– Девятерых.

– А блуда чья?

– Моя блуда.

– Кто за пидора вписался?

– Юрий Владимирович! Но я же не знал!

– Плохо, что не знал. А по понятиям тут вариантов только два: или ты валишь его, или тебя надо валить.

– Ну, как его валить-то?! Это же не пацан бежецкий, это глава городской администрации.

– Стволы вы откуда берёте?

– Да есть у нас тут один отставной прапорщик, много чего с собой понатащил.

– А «Шмель» у него есть?

– Какой такой шмель?

– Реактивный пехотный огнемёт, труба такая.

– А! Есть, целых три штуки.

– Обращаться с трубой кто-нибудь умеет?

– Прапор и умеет.

– Железнодорожный переезд от Кашина до Бежецка есть?

– Только под Сальково.

– Хорошо. Вытягиваешь его сюда на встречу, только чтобы темно уже было. Ставишь пацанов вместе с прапором и «Шмелём» под Сальково. Стреляет пусть с расстояния не больше двадцати метров. Если нормально попадёт, ментам на месте происшествия делать будет нечего. Или, может, рассмотрим второй вариант выхода из блуды?

– Не надо. Всё сделаем, комар носа не подточит.

Конечно, любезный мой читатель, после этой сцены ты можешь негодующе отбросить книгу со словами: «Зверь, не человек. Бандит и убийца. А туда же – в писатели». Но ты ведь совершенно не знаешь дражайшего Роберта Ивановича. Не знаешь, как охотился он за общаком одной азербайджанской разбойной группировки, члены которой жили у него на территории. Не ведаешь, как найдя этот общак, чтобы никто об этом не знал, завалил он двух своих товарищей по районному отделению уголовного розыска, хороших и правильных ребят. Не знаешь, как он делал свою головокружительную карьеру, подлостями и интригами убирая с дороги уважаемых и заслуженных руководителей. Невдомёк тебе, сколько процентов обвиняемых в убийствах в округе, уголовным розыском которого он руководил, отъезжали на срока от десяточки и выше, будучи к совершённым преступлениям абсолютно непричастными. А если бы ты, читатель, всё это знал, может быть скрежетнул бы ты зубами и сказал бы тихо: «Мочить!»

Жора Ташкентский был в восторге. Вистовать стоя – великое дело. И уж меньше всего от этой тухлой делюги ожидал он законных 10 % на общее. Как официально уполномоченное лицо спортивного общества «Трудовые резервы», он решил подытожить нашу сходку:

– Значит так. Мы все должны сказать спасибо Юре Преображенскому, как настоящему старому законнику. Всё по понятиям, всё по справедливости, всё по-братски. Так, Сафон?

– Всё по закону. А за свои косяки надо отвечать. Время мне – неделю. Нормально будет, Георгий Николаевич?

– Нормально. Я тебя за язык не тянул. Неделя. Ты, Пушок, что скажешь? Бежецкие довольны? Доляна не жмёт?

Простота хуже воровства. Пушок разразился радостным щенячьим тявканьем.