Могила Густава Эрикссона

Стоп йо трейн! Лет ми газа райд! Газа райд уиз йу! *34

Львёнок вышел из кухни и сел рядом со мной. Был он сонный, тёплый и какой-то очень домашний.

– Ну что ты надо мной издеваешься? Тебе кофе больше некуда попить сходить?

– Детка, милая, не переживай, я завтра уеду. А сейчас скажи-ка мне, кто-нибудь тебя обо мне спрашивал?

Глаза у Львёнка были испуганные:

– Да, вроде, нет. А должны были?

Я сделал как можно более серьёзное лицо:

– Ты вчера, наверное, подумала, я перед тобой понтовался, когда рассказывал о себе.

– Ну, почему же? Вон у тебя часики какие. Такие трудами праведными не заработаешь. Хотя Галка сказала, что ты учёный, историк из Москвы, ищешь тут могилу Густава Эрикссона.

Похоже, я совсем заврался.

– Послушай меня, детка. Могилу принца я действительно ищу. Но тебе вчера правду сказал. Я – вор, и есть у меня в вашем городке дела поважней. Кстати, об этом не обязательно знать Галине Сергеевне. Она чудесный человек, и я не хочу выглядеть в её глазах мразью.

– Ага! В её глазах ты мразью выглядеть не хочешь, а на меня тебе плевать.

– Девка, ты ополоумела, что ли? Я тебе в отцы гожусь.

Львёнок сделал умильную мордочку:

– Не-а! На отца не катишь. В лучшем случае на дядю.

– Побудь ты серьёзной две минуты! – взорвался я. – Мне приходится с Сафоном разбираться. Что он за тварь, ты себе представляешь. А ему уже сорока на хвосте принесла, что мы с тобой общаемся. Я завтра уезжаю и не хочу, чтобы у тебя из-за меня были неприятности. По воровским законам близкие родственники вора – лица неприкосновенные. Поэтому ты, Маринка, будешь моей племянницей по отцовской линии. Отец ведь в Барнауле остался?

– Ага, на кладбище.

– Ты поняла меня, детка, тебе всё ясно?

– Всё, дядя. Одно мне только не ясно, как зовут то тебя?

– Дядя Юра меня зовут. Всем своим знакомым, встречным и поперечным, рассказывай, что приехал родной брат отца. Сто лет его не видела, с самого Барнаула. То ли сидел всё это время, то ли занят был. Говори, что человек при делах и явно в криминале. Ничего конкретного не болтай, но скажи – в Барнауле и в Новосибирске он в большом авторитете.

– И Галке всё это сказать?

– С Галиной Сергеевной я сам поговорю.

И тут Львёнок Р-р-ры Мяу решил побезобразничать, уж больно он был хулиганистый.

– Дядь Юр! А если я тебе родная племянница, – значит, я теперь могу у тебя и на коленках посидеть?

– Пожалуй, не стоит, дочка. Задница у тебя здорова, боюсь, раздавишь.

Львёнок состроил обиженную мордочку и пошёл на кухню делать мне кофе.

……….

К одиннадцати я подходил к музею. Галина Сергеевна уже ждала меня в скверике перед Входоиерусалимской церковью. Одета она сегодня была совершенно неофициально: обычные джинсы, чёрные свитерок и курточка. Интересно, она просто любит чёрный цвет, или это траур по мужу, вошедший в привычку? Если женщине слегка за сорок, внешность её зачастую зависит от того, насколько хорошо она выспалась. Сегодня она выглядела настоящей красавицей, и ей с трудом можно было дать тридцать пять. В этих ренуаровских глазах просто было утонуть. Да и вся она была под стать необыкновенно яркому и по-майски тёплому весеннему дню.

В характеристиках на руководителей оперативных служб иногда пишут: «В критических ситуациях реагирует быстро и правильно». Ко мне это явно не относится, и я не нашёл ничего умней, как поклониться и поцеловать ей руку.

– Ну, пойдёмте на Дмитровскую гору, – сказала Галина, взяв меня под руку. – Может быть, пока расскажете о своей научной работе, связанной с Густавом Эрикссоном?

Как я уже не раз говорил тебе, любезный мой читатель, метла-то у меня метёт – мама не горюй. А тут ситуация усугублялась тем, что я заговаривал зубы женщине, к которой дышал крайне неровно. И уж выдал я по полной. Оказывается, я писал научную работу, анализирующую начальный период и причины Смутного времени. Анализ был глубокий, а вывод однозначный – к катастрофе Смуты привела целая совокупность субъективных и абсолютно случайных факторов. Я рассказывал Галине Сергеевне о годуновских реформах, за считанное десятилетие позволивших разорённой опричниной и надорвавшейся в Ливонской войне стране подняться на ноги и сделать гигантский шаг вперёд. О самом Борисе Годунове, мудром и гуманном правителе, опередившем своё время по крайней мере на сто пятьдесят лет. О кристаллизовавшемся в историческом континууме чуде, получившем название «годуновская архитектура» и венчающем древне-русскую архитектуру, как таковую. О планах Годунова по организации регулярной армии европейского типа и университета в Москве. О первой волне немецких переселенцев, перебравшихся в Московию по приглашению царя Бориса. О том, как он воспитал и подготовил к правлению своего сына Фёдора, какой замечательный это был мальчик, и какая мудрая, человечная и могущественная династия могла бы воцариться на Московском престоле.