Мой Бердяев

Не стоит понимать буквально бердяевские гносеологические упования на абсолютную мощь разума «соборного», «церковного». Истины этого «разума» – понятно, это церковные догматы. Бердяев в принципе весьма их ценит: именно догматы взрывают основания «малого разума», когда, в своем алогическом «безумии», утверждают, что три равны единице (тройческий догмат), что Бог и человек во Христе неслиянны, но и нераздельны (Халкидонский догмат) и т. д. Однако догматику Вселенских соборов Бердяев ничтоже сумняся дополняет убеждениями нового религиозного сознания – постулатами гипотетического Третьего Завета. В «Центральной станции» Андрей Белый в юмористических тонах представляет фантастический Вселенский собор, где председательствует папа Бердяев, а в роли епископов выступают религиозные философы – Карсавин, Франк, Лосский и т. д. И это вовсе не праздный шарж, поскольку уже и Религиозно – философские собрания 1900 – 1902 гг. представлялись именно Вселенским собором Мережковскому. Философы Серебряного века, следуя импульсу, полученному от Соловьёва, пытались построить Церковь Третьего Завета – Вселенскую Церковь последних времен, Церковь Святого Духа, Софии и Христа, грядущего в мир в силе и славе. Мыслители выступали в роли «отцов» этой Церкви, их учения претендовали на роль ее догматов. Стиль философствования Бердяева отмечен особой догматичностью – безапелляционной афористичностью. И когда Бердяев восхваляет догматизм (долженствующий, по его мнению, вытеснить из философии дух критицизма), он имеет в виду догматизм прежде всего свой собственный. «Церковь для нас, – заявляет Бердяев, – не есть церковь ‹…› православная‹…›, но Церковь Вселенская, кафолическая, Церковь космическая», – сверх того, это вообще Душа мира, соединенная с Логосом. И если Бердяев в качестве метода познания выдвигает «церковную мистику», то это отнюдь не церковная исихия, а «мистика дерзающая», «радикальная», и ее «прекрасный образец» – Фр. Баадер[281].

Но так понятая «соборность», церковное тело, думается, является метафизической основой и гносеологии раннего Штейнера. Ведь мыслящий индивид, по Штейнеру, вступает в духовный космос идей, который – единое, всепроницающее существо, членом, органом коего является и познающий дух. Гармоничный универсум Штейнера – точный аналог космической Церкви ранней гносеологии Бердяева. – С другой стороны, та легкость, с которой познающий будто бы вступает в мир идей – легкость кажущаяся. Чтобы достигнуть познания духовных идей – сущностного начала вещей, в воззрении Штейнера необходимо «отречение» куда более радикальное, чем то, о котором говорит Бердяев и которое подразумевает некоторые уступки разума в пользу церковной веры. Путь познания по Штейнеру, о котором его ранняя гносеология умалчивает (намекает на него лишь книга 1905 г. «Как достигнуть познаний высших миров?»), требует от человека полной самоотдачи и последнего риска – риска своей вечной участью. Этот путь, исток которого – самая слепая и безрассудная вера в авторитет Учителя, есть фаустосовская жертва всем человеческим во имя сверхчеловеческого гнозиса.