Мой дядюшка Освальд

— Моя дорогая, как только сделаю состояние, я только и буду что попусту терять время. Но пока эти деньги не лежат еще в банке, я намерен работать не покладая рук. И тебе придется делать то же самое.

— И сколько же уйдет на это времени?

— Чтобы сколотить состояние? Лет семь или восемь, никак не больше. Не так уж и долго, притом что это будет делаться, дабы никогда больше не работать.

— Да, — согласилась Ясмин. — Никогда больше. И вообще мне это нравится.

— Я знаю, что тебе это нравится.

— А особенно мне нравится, — сказала Ясмин, — понимание того, что мною насладятся величайшие люди мира. И все до единого короли. Это щекочет мое самолюбие.

— Пошли-ка мы купим французскую машину, — предложил я ей.

И мы пошли, и я купил прелестный десятисильный «ситроен-торпедо», четырехместный, новейшей модели, только что запущенной в производство. Он стоил мне французскими деньгами эквивалент трехсот пятидесяти фунтов и был в точности такой машиной, какую мне и хотелось. У него не было сзади багажника, но на задних сиденьях имелось достаточно места для всего моего оборудования и чемоданов. Машина была открытая, двухдверная, и если начинался дождь, брезентовую крышу можно было поставить меньше чем за минуту. Она была темно-синяя, цвета королевской крови, и могла разгоняться до пятидесяти пяти миль в час.

Следующим утром мы отправились в Эссуа, загрузив на задние сиденья «ситроена» мою передвижную лабораторию. Мы задержались на ланч в Труа, где ели форель из Сены (я съел целых две штуки, такие они были вкусные) и выпили бутылку белого крестьянского вина. До Эссуа мы добрались к четырем часам и остановились в маленькой гостинице, название которой я забыл. Моя спальня снова превратилась в лабораторию, и как только для проверки, смешивания и замораживания спермы было все подготовлено, мы с Ясмин отправились на поиски мсье Ренуара. Это было совсем нетрудно, женщина за конторкой дала нам точные указания. Большой белый дом, сказала она, по правой стороне, через триста метров после церкви или чего-то вроде.

За год, проведенный в Париже, я прилично овладел французским, Ясмин изъяснялась слабенько, но достаточно, чтобы понимать и быть понятой. В детстве у нее была француженка-гувернантка, и это, конечно, помогало.

Мы нашли нужный дом безо всяких хлопот. Это было средних размеров белое деревянное строение, стоявшее на отшибе, посреди прелестного сада. Этот дом не представлял собою главную резиденцию великого художника; та располагалась южнее, в Кань-сюр-Мере, но он, наверное, считал, что жаркие летние месяцы лучше проводить здесь.

— Удачи, — сказал я девушке. — Я буду ждать тебя в ста ярдах по дороге.

Ясмин вышла из машины и направилась к воротам, я смотрел ей вслед. На ней были туфли без каблуков и кремовое льняное платье, голова непокрытая. Тишайшая скромница, она миновала ворота и пошла по дорожке, немного размахивая руками. В ее походке была своеобразная ритмичность, Ясмин больше напоминала юную послушницу, идущую повидаться с игуменьей, чем девицу, изготовившуюся взорвать мозг и тело одного из величайших художников мира.

Был теплый солнечный вечер; сидя в открытой машине, я задремал и проснулся только через два часа, когда рядом со мною садилась Ясмин.

— Что случилось? — спросил я. — Расскажи поскорее. Все прошло как надо? Ты его видела? Ты получила продукт?

В одной руке у нее был небольшой пакет из оберточной бумаги, а в другой сумочка. Открыв сумочку, она достала лист бумаги с подписью и главное — ту самую резиновую штуку. Передавая их мне, она ничего не сказала; на ее лице было странное выражение, некая смесь экстаза и благоговения, и когда я к ней обращался, она, похоже, меня не слышала. Она словно была где-то в другом месте, в милях отсюда.

— В чем дело? — спросил я. — Почему это великое молчание?

Она глядела прямо вперед и ничего не слышала. Глаза ее были ясными и блестящими, лицо невыразимо спокойным, почти благостным, оно словно светилось собственным светом.

— Господи, Ясмин, — сказал я, — да какого черта с тобой происходит? Тебя словно посетило какое-то видение.

— Ты крути баранку, — сказала она, — а меня пока оставь в покое.

Мы вернулись в гостиницу безо всяких разговоров и разошлись по своим номерам. Я тут же исследовал сперму под микроскопом. Сперма была вполне живая, но количество сперматозоидов оставляло желать много большего. Я приготовил только десять соломинок, но это были полноценные соломинки, миллионов на двадцать живчиков каждая. Клянусь Господом, страшно подумать, в какую сумму они кому-нибудь когда-нибудь обойдутся. Они станут редкими, как первое издание Шекспира. Я заказал шампанское, foie gras и тосты и послал Ясмин записку — надеюсь, мол, что вскоре она ко мне спустится.

Ясмин пришла через полчаса, при ней был тот самый сверток. Я налил ей бокал шампанского и положил ей на тост ломтик foie gras. Она отпила шампанского, проигнорировала foie gras и продолжала хранить молчание.

— Бросай это дело, — сказал я. — Какая муха тебя укусила?