Мой дом, наш сад

Я впервые замечаю, что у Мордреда глаза человека нет, не безумного, не абсолютно безумного, но того, который вот-вот свихнется. Которого отделяет от безумия один лишь шаг, и оттого его взгляд так крепко цепляется за реальность. Я замечаю его предельную сосредоточенность, позволяющую ему держаться. Мне становится его жалко. Я вспоминаю свои ощущения, когда мне кажется, что я навредила кому-то или когда я уверена, что наврежу, когда мои фантазии почти подменяют воспоминания, и мне хочется плакать от отчаяния. И в этот момент я знаю, что эти ощущения не сравнятся с настоящим безумием.

Пока. Однажды я стану сильной волшебницей, и все будет намного и намного хуже.

- Но почему она вернулась именно сейчас?

Мордред чуть вскидывает брови, и хотя выражение его лица становится несколько ироничным, взгляд не меняет своего значения.

- Я бы хотел спросить это у тебя. Я был с тобой предельно откровенен.

Не похоже, что он врет. Наверное, я ни разу не видела его таким искренним. Он столько раз лгал мне прежде, но сейчас кажется, будто я вижу его настоящего. И мне очень стыдно перед ним.

Спустя несколько секунд он добавляет:

- Ты будешь откровенна со мной?

Я смотрю на остановившиеся стрелки десятков часов на стене и мне кажется, будто я все еще слышу, как они отсчитывают время. Мордред повторяет, с чуть большим нажимом в голосе:

- Будешь?

- Буду, - киваю я. Отчего-то мне кажется, словно он что-то во мне сломал, легко, как ломают игрушки. Я не знаю, чем вызвано это чувство, и оттого оно еще более тревожнее.

- Номер Девятнадцать, - говорю я.

Мордред склоняет голову набок.

- Наша детская игра. Мы нашли на чердаке дневник какого-то мальчика. Его держали в лаборатории. На нем ставили какие-то эксперименты.

Я закрываю глаза, и все равно чувствую его взгляд. Я цитирую по памяти:

- Сегодня мне сказали, что у меня были мама и папа. Я это знаю. У всех есть мама и папа. Мама это женщина из рекламы хлопьев. На ней халат. Папа в очках. Он смотрит телевизор. Хлопья, это быстрый завтрак для всей семьи, содержащий углеводы. Углеводы расщепляются в нашем организме до глюкозы. Я все знаю. Меня привели в белую комнату (изнутри и снаружи), и передо мной сидели люди. Они спрашивали меня, что я чувствую. Я ответил, что не чувствую ничего. Тогда они спросили: почему? Я ответил, что это потому, что мне не делают больно. К моей голове были подключены провода. Я боялся, что они залезут мне в мозг. Но они только сказали, что мама и папа не хотели меня видеть, поэтому я оказался здесь. Я бы хотел, чтобы мои мама и папа тоже были здесь. Чтобы когда в мой спинной мозг лезли железными, холодными вещами, они держали меня за руку. Или лежали рядом. Номер Четыре сказал, что ему не хотелось бы видеть своих родителей. Номер Двенадцать уверен, что у нас нет родителей, и нам врут, а у него есть, и он их помнит. Я заплакал, когда мне сказали, что мама не хочет меня видеть. Но я не знаю почему, ведь я ничего не почувствовал. Они не пустили ток и не сделали разрез. Это хороший день. Сегодня я услышал песню: Дорога на призрачный город.

Открыв глаза, я вижу неподвижный взгляд Мордреда. Он говорит:

- На чердаке осталось множество разнообразных вещей. Эти записи могли принадлежать ученику. Сюда попадали разные люди из разных мест. Кроме того, эти записи могли быть вымышленными.

- Мы нашли их давным-давно. И мы воспринимали их всерьез. Постоянно читали, про себя и вслух. Нам было жаль Номера Девятнадцать. И он тоже никогда не видел мир.

- Этого ты знать не можешь.

- Почему?

- Потому что ты знаешь о его жизни только на момент написания этого дневника. Итак, вы читали душераздирающие записи какого-то мальчишки и тем самым дали образ Королеве Опустошенных Земель?

- Я не знаю.

- Иначе зачем ты мне это рассказала?

- Недавно мы перечитывали записи.

Я не решаюсь сказать абсолютную правду, но мне не хочется и лгать. Мордред не расспрашивает меня дальше. Он говорит:

- Я не виню вас. Вы не располагали достаточным количеством информации для того, чтобы не делать глупости. Это моя ошибка. Я ее исправлю. Нам всем нужно попытаться закрыть наш разум от духа, которым одержимо это место. Какую бы форму он не принял.

- Мы можем что-нибудь для этого сделать?

- Завтра.

Мы встаем одновременно.

- Спасибо за откровенность, - говорю я. - Я могу рассказать ребятам, что происходит?

- Я расскажу сам. Завтра.

Он взмахивает рукой, и часы на стене снова приобретают изначальный вид, возвращаются стрелки, выравниваются цифры, очищаются циферблаты, поблескивает стекло. Я слышу мерное, многоголосое тиканье, к которому здесь так привыкла. Он легко мог убраться с помощью магии. С самого начала. Но он делал это вручную, чтобы успокоиться.

- Вы защитите нас? - спрашиваю я. Мордред чуть склоняет голову набок, выражение лица у него становится задумчивым. Он говорит:

- Возможно.