Мой друг Адольф, мой враг Гитлер

Райхенау и рейхсвер не только были шокированы выходками СА, но все больше возмущались попытками Рема включить эти части в состав армии и самому стать министром обороны. Он также совершенно не был впечатлен военными способностями СА. Кто-то сравнивал их с рекрутами 1813 года, борцами за свободу против Наполеона, но Райхенау относился к этому презрительно. «Могу вас уверить, что битвы при Лейпциге и Ватерлоо были выиграны пехотой регулярной прусской армии», – раздраженно бросил он. Я обнаружил, что этот момент можно успешно использовать, и всегда предоставлял Райхенау внутреннюю партийную информацию, которую армия могла использовать с пользой для себя, в ответ он передавал мне собственные отчеты, если с их помощью у меня была возможность как-то повлиять на Гитлера. Я все еще был ближе к нему, чем кто-либо из военных, хотя Гитлер и был раздосадован тем фактом, что я так хорошо знаю генерала. «Удивительное свойство Ханфштангля в том, что кажется, будто у него есть друзья и связи везде», – жаловался он как-то в моем присутствии. Он пришел ниоткуда и никогда не мог этого иметь. Другой подобный случай произошел, когда все мы вместе с Гинденбургом присутствовали на церемонии торжественного открытия мемориала Танненбергу в Восточной Пруссии. Старый джентльмен был очень вежлив со мной и своим глубоким басом говорил о моем двоюродном брате, тезке, которого знал в Потсдаме офицером полка гвардейских гренадеров. Мы стояли, перебирая генеалогические линии несколько минут – к крайней ярости и зависти окружения Гитлера.

Нейрат был еще одним значительным человеком, который в ответ на мои тайные сведения предоставлял свою помощь. Он взял меня с собой на экономическую конференцию в Лондон летом 1933 года и помог с приобретением валюты через министерство иностранных дел для моих визитов в Англию. Должен сказать, что их я осуществлял полностью за свой счет. Я хотел дать Гитлеру реальную картину мнений там и представить аргументы, которые могли по крайней мере заставить его действовать более осторожно в области международной политики. Я даже пытался убедить его организовать обмен визитами глав государств. Я полагал, надо делать все что угодно, чтобы вытащить его за пределы страны и как-то нормализовать его взгляды. Единственным результатом стало то, что Геринг заявил о своем желании получить приглашение первым. Он думал, что если бы его принимал король, то тогда он смог бы добавить в свою коллекцию особые британские знаки отличия.

Не нужно подчеркивать, что влиятельные группы за границей и внутри Германии в то время относились к Гитлеру с явной благожелательностью. Даже Ллойд Джордж, к которому я приезжал, не был исключением. Он дал мне подписанную фотографию, чтобы я вручил ее Гитлеру. На ней значилось: «Канцлеру Гитлеру, в восхищении его смелостью, решимостью и лидерскими качествами». Многие люди готовы были признать новую власть, установившуюся в Германии. В один визит в Берхтесгаден поздним летом мне поручили развлекать промышленника сэра Джона Сиддли и его жену. К тому времени относится мое воспоминание, как они с Герингом сидят на балконе с огромными рисунками и чертежами британского военного самолета, который, они надеялись, купит Германия. Все это, должен сказать, прямо противоречило условиям Версальского договора.

В тот же визит – думаю, это случилось, когда я отправился к Гитлеру за согласием на издание моей книги карикатур – я получил еще один пример того, какое удовольствие получали лидеры партии от жестокости, с которой они захватили власть. Я взял с собой Эгона, тогда он уже был сообразительным двенадцатилетним мальчиком. Он играл в кустах, когда прямо рядом с ним прошли Гитлер и Геринг. «Mein Führer, – говорил Герман, – я принес двадцать два смертных приговора на вашу подпись». Эгон рассказал мне, что они были очень довольны собой, потирали ладони. Совершенно очевидно, что это стало для них обычным делом и они не собирались проявлять никакого милосердия.

Если бы мне нужна была еще одна демонстрация хода их мыслей, то все, что требовалось, – это разговор Гитлера с Геббельсом, подслушанный через открытую дверь в гостиной канцелярии. «Пока старик (Гинденбург) жив, – донесся голос Гитлера, – есть две вещи, которых я не могу касаться: армия и международные отношения». Геббельс тут же предложил ликвидацию: «Что касается этого потсдамского сброда, mein Führer, есть только один способ разобраться с ними – выстроить рядами у стены и скосить из пулеметов». Поэтому, конечно, я сразу пошел к Райхенау и рассказал ему эту историю.