Мой друг Адольф, мой враг Гитлер

Мне казалось только положительным, что его широкие знания о мире теперь будут доступны Гитлеру, но для Геринга это возвращение оказалось совсем не простым. Мы переписывались во время его изгнания, и вначале я время от времени помогал ему деньгами, поэтому он относился ко мне с большим доверием. Партийные головорезы относились к нему все еще подозрительно. Гитлер встретил Геринга явно холодно. Всеобщие выборы были намечены на весну 1928 года, и Геринг хотел оказаться наверху партийного списка в качестве кандидата, как я подозреваю, частично потому, что это позволило бы ему не только получить должность и неплохой доход в Берлине, но и дало депутатскую неприкосновенность на случай, если его враги в правительстве решили бы обвинить его в каких-либо прошлых грехах. Гитлер исключил его из списков, найдя какие-то причины, и в конце концов Геринг потерял терпение. Это было в феврале или марте. Помню, на земле лежал снег, когда мы шли вместе на Тирштрассе, где Гитлер все еще держал маленькую квартирку, чтобы серьезно поговорить. Геринг все просил меня подняться вместе с ним, но я предпочел этого не делать. Я только слышал, что эти двое наорали друг на друга, после чего Геринг предъявил ультиматум: «Нельзя так обращаться с человеком, который получил две пули в живот на Фельдернхалле. Либо вы берете меня с собой в рейхстаг, либо мы разойдемся навсегда врагами». Ход сработал, Гитлер сдался, хотя это вызвало вспышку негодования в партии, и многие говорили, что Геринг, мол, добился всего шантажом.

Результаты выборов не давали особых поводов для радости. Нацисты получили двенадцать мест в рейхстаге и значительно меньше миллиона голосов. Насколько я помню, Геринг был седьмым номером в списке, а сразу перед ним шел генерал фон Эпп, который к тому времени вышел в отставку и помирился с Гитлером. Несмотря почти на четыре года работы, движение добилось незначительных успехов, и до сих пор основной его электорат был в Баварии, а в целом по Германии движение привлекало только ультранационалистов. Невзирая на уговоры Геринга, я в выборах участия не принимал. Его собственное положение в партии какое-то время было весьма шатким. Он ужасно растолстел за годы изгнания, и старые члены партии полагали, что это не слишком хорошая реклама для партии рабочего класса. Даже Гитлер высказывал свои сомнения по поводу его возможностей. «Не знаю, сможет ли Геринг работать в новом качестве», – говорил он мне иногда. Но Геринг обвел всех вокруг пальца, став отличным оратором, хотя все, что он делал, было подражанием стилю Гитлера и заимствованием его фраз. По каким-то причинам Гитлер считал это комплиментом, знаком верности, хотя его отношение к Эссеру было иным, а ведь тот делал в точности то же самое, но более осмысленно и независимо.

Геринг, безусловно, был в восторге от своей вдруг обретенной значимости. Я провожал его на вокзале после выборов: он облачился в огромный броский авиационный плащ из кожи, альпинистскую шляпу, украшенную эдельвейсом и эмалированными пуговицами, позади которой был воткнут здоровенный бритвенный помазок. Он был избран в Баварии и, по-видимому, думал, что будет влиять на события. «Почему ты сторонишься Гитлера? – спросил он меня. – Мы в конечном счете победим, и он точно внесет тебя в партийный список в следующий раз. А став MDR, ты сможешь везде путешествовать первым классом, как я», – размахивал он своим бесплатным билетом перед моим носом. «А что такое MDR?» – спросил я его, дурачась. «Mitglied des Reichstag[33], – сказал он. – Да знаешь ты это». Он продолжал заниматься своим бизнесом и стал известен как чудесный волшебник нацистской партии: единственный человек, который смог подняться на парашюте вверх.

А я гораздо больше был рад своему личному триумфу, который случился после поездки в Париж перед выборами, где я остановился у своего старого друга по колледжу, Сеймура Блэра. Я отправил свою визитку в Лувр, директору Анри Верну, который, как я узнал, приходился племянником знаменитому писателю. Он встретил меня с распростертыми объятиями (он хорошо знал нашу семейную фирму), и, когда я довольно робко спросил его, возможно ли будет сфотографировать часть музейной коллекции, чтобы сделать репродукции, он тут же пообещал свое полное сотрудничество. Я чуть не упал со стула. В дни моего деда во времена Наполеона III французские власти категорически отказывали в подобных начинаниях, и мы всегда считали, что такие просьбы заранее обречены на провал. А теперь я не только мог выбрать любой экспонат, но мне разрешили использовать нашего собственного фотографа, который работал бы в студии на верхнем этаже музея. Более того, мне пообещали всяческую помощь в этой работе во всех музеях Франции. Это была гигантская удача, и следующие несколько месяцев я больше ничем другим практически не занимался. Я два или три раза подолгу останавливался в Париже, чтобы следить за ходом работ, а Верн и его друзья познакомили меня с несколькими ведущими художниками Франции: Пикассо, Дереном, Мари Лорансен и другими.