Мой друг Адольф, мой враг Гитлер

Он предпринял еще одну подобную попытку с одной из дочерей своего бывшего покровителя Онезорге. Гитлер гостил у него дома в Берлине, когда Онезорге вызвали куда-то и он оставил своих дочерей дома. Гитлер стал страстно заигрывать с одной из них и в какой-то момент опустился на колени. Он сказал, что не может жениться на ней, но попросил ее переехать жить к нему в Мюнхен. Онезорге, вернувшись, конечно же, пришел в ярость и фактически разорвал отношения с Гитлером с того момента. Они встретились снова в 1931 году, когда его дочери уже благополучно вышли замуж.

На одной вечеринке на озере Тегерн Герман Эссер взял Гитлера и несколько дам с собой кататься на лодке. Нельзя было сказать, что Гитлер трясся от страха, но он явно был не в своей тарелке и не переставая твердил, что юным дамам следует вернуться обратно на твердую землю. Он был абсолютно убежден, что лодка перевернется, и после Эссер сказал мне, что у Гитлера была иррациональная боязнь воды. Он не умел плавать и не собирался учиться. В общем, я даже и не могу вспомнить, видел ли я его когда-либо в купальном костюме, никто другой тоже не мог этого припомнить. Ходила история, возможно правдивая, что старые армейские товарищи Гитлера, видевшие его в душевой, заметили, что его гениталии сильно недоразвиты, и он, без сомнения, стеснялся показывать свое тело другим. Мне казалось, что все это было частью его внутреннего комплекса боязни физических отношений, компенсировавшегося ужасающим стремлением к доминированию, которое проявилось в области политики. Эта боязнь воды, наверное, тоже внесла свой вклад в абсолютное непонимание значения военного флота и всего, что касалось моря. Оглядываясь назад, я полагаю, что такие выводы вполне допустимы.

У Германа Эссера были свои недостатки, он вел богемный образ жизни, но, по крайней мере, разделял мою неприязнь к Розенбергу, которого, будь его воля, с удовольствием посадил бы в навозную кучу. Но когда Розенберга снова утвердили редактором Beobachter, которая все еще была лишь печатным органом нацистской партии, мы с Эссером ничего не могли сделать. В то же время у меня возникли личные проблемы. Наша дочь заболела. Это стало началом тяжелой болезни, в ходе которой она полностью увяла за четыре года, и тогда я столкнулся с первой горой счетов от врачей. Я решил защитить докторскую диссертацию по истории и начать уделять большее внимание своей семейной фирме. Я действительно был на мели в то время. Чего нельзя было сказать о Гитлере и его ближайшем окружении. Откуда бы ни брались их деньги, но они разъезжали по Мюнхену в больших машинах, а их заседания в кафе в Хофгартене тоже были явно не в кредит. Я подумал, что все-таки однажды помог им выбраться из ямы в той истории с Beobachter и в конечном счете те деньги были, в общем-то, займом. Я решил, что было бы неплохо получить назад хотя бы часть.

Я пошел к Аманну и объяснил ситуацию, но он сначала прикинулся дурачком, потом стал упорно все отрицать, а затем откровенно грубить. Приведу пример. Мы были там вместе с Эгоном, он посмотрел на мальчика и сказал: «Ой, он выглядит мило и опрятно, ему только что сделали прическу?» Я сказал, что да, мы только что ходили в парикмахерскую, на что Аманн ответил: «Вы знаете, мне приходится стричь своего сына самому, чтобы сэкономить. Вы бы могли делать то же самое, если бы попробовали, этому довольно просто научиться». Вот в таком тоне мы разговаривали. И когда я заявил, что это не имеет никакого значения и что мне нужны деньги, он опять стал твердить, что фонды партии пусты и так далее в том же духе. Я даже не требовал вернуть мне доллары, хотя они в то время ценились крайне высоко. Я бы с готовностью принял эквивалентную сумму в новых марках.