Мой друг Адольф, мой враг Гитлер

«Ну а как же быть с проходом через Панамский канал, пока он действует?» – возразил я, чтобы исправить свою ошибку. Гитлер выдавил улыбку, но дальше мы не продвинулись. В следующие два или три посещения кафе я не смог и слова сказать на эту тему. Снова все внимание отдавалось местной политике, в кафе всегда был постоянный поток политических знакомых, обсуждающих события в баварском парламенте, ситуацию в Северной Германии, статьи в Beobachter, проблемы расширения ее иллюстрированного еженедельного издания и бесконечные личные свары, которыми питался Гитлер. Когда мне снова удалось оказаться с ним с глазу на глаз, он опять изменил свою позицию. «Учтите, я бы действительно хотел это сделать, – признался Гитлер. – Но я просто не могу исчезнуть на столь долгий срок. Хотя я был бы не прочь провести неделю-другую в Англии». Что ж, подумал я, это лучше, чем ничего. Британия – только часть мировых проблем, но, по крайней мере, он увидит что-то еще. Поэтому я попытался вызвать его энтузиазм рассказами о Виндзорском замке, Национальной галерее и парламенте. Гитлера это захватило, и он стал набрасывать на оборотной стороне меню изображение Вестминстерского дворца по памяти. Это был своего рода салонный фокус, который он мог продемонстрировать – рисунок был идеально точен. Это был лишь архитектурный эскиз, но все детали и пропорции были соблюдены, и очевидно, что он узнал о них, читая старые издания шпамеровской или мейеровской энциклопедии, которые я часто видел у него в квартире.

«Конечно, всегда стоит посмотреть Тауэр и Хэмптон-корт, которые остались в том же виде, как их оставил Генрих VIII…» Здесь он по-настоящему разволновался. «Генрих VIII, вот уж действительно был человек. Если бы кто-нибудь так понимал политику, как он, и за границей, и здесь дома. А сколько у него было жен?» «Пять или шесть, кажется», – ответил я, отчаянно пытаясь вспомнить их имена, а потом объяснить, что такая необычная ротация была вызвана в основном стремлением Генриха гарантировать появление наследника и продолжение рода. «Шесть жен, – пробормотал Гитлер. – Неплохо, даже если выбросить из головы эти казни. Мы должны сходить в Тауэр, чтобы посмотреть, где их казнили. Я и правда должен уехать. Это действительно стоит того, чтобы увидеть». Это все, что осталось от моих планов о путешествии по миру. Он желал увидеть эшафот лондонского Тауэра. Его явно привлекала успешная беспощадность этого британского монарха, который боролся с папой, укреплял свою власть и возвысил династию Тюдоров.

Не будет слишком странным видеть в этом стремлении ужасные комплексы, которые потом приведут к Дахау, Аушвицу и Майданеку.

В этот момент я полностью пал духом. В партии больше не оставалось никого, к кому я мог бы обратиться за поддержкой. Экарт мертв, Тони Дрекслер доступен, но у него не было никакого влияния. Помню, однажды я встретил его жену Анну, которая сказала мне: «Знаете, мы встретили Адольфа на улице и спросили, почему он не заходит к нам. Знаете, что он ответил? „Как только у меня будет новая машина, я заеду в гости“. А Тони сказал: „Вы можете приехать к нам и на старой машине“, но он так и не заехал».

Мне бы мог помочь Геринг, но в стране все еще действовал ордер на его арест, и он не осмеливался покидать Швецию, хотя мы и переписывались. Я расстраивался, когда слышал о планах Гитлера относительно будущего, в которых не было никакого места Герингу. Частично причиной тому был его антиофицерский комплекс, частично – из-за того, что у остававшихся ближайших сторонников не было времени на Геринга, они заявляли, что тот не был национал-социалистом, и в некотором роде были правы. Готфрид Федер, вполне безобидный чудак, также отошел от дел. На самом деле он видел будущее гораздо лучше меня. «Как можно захватить власть без какой-либо базы, за исключением горстки невежд? – сказал он мне однажды. – Гитлеру стоит обзавестись лучшей командой, которая поддержала бы его в долгосрочной перспективе».

Гитлер не находил выхода своим личным подавленным желаниями, хотя это не мешало ему крутить легкие флирты. Однажды у нас на Пинценауэрштрассе, когда я вышел, чтобы вызвать такси, он пал на колени перед моей женой и признался ей в любви, пожаловавшись, что не встретил ее, когда она была свободной, и объявил себя ее рабом. Хелене удалось поднять его на ноги, а когда он ушел, она спросила меня, что ей делать. Я знал, что он исполнял эту сцену с несколькими другими женщинами, поэтому посоветовал ей забыть об этом и считать это происшествие помрачением ума от одиночества.