Мой друг Адольф, мой враг Гитлер

Проблемы Гитлера, да даже и Германии, казались мне очень далекими, хотя о них я как-то узнал по странному поведению французских рабочих, которые помогали мне переносить массивные холсты со своих мест на стенах в студию, где я работал. Это были отличные ребята, большинство из бывших солдат. Мой карман всегда был полон хороших сигар, и мы с ними прекрасно ладили. Однажды я заметил, что они двигаются еле-еле и без обычной радостной энергии, поэтому в конце концов я рискнул спросить, что случилось. Один из них вытащил из кармана смятый листок французской газеты с заголовком статьи «Docteur Schacht dit non»[34], в которой с возмущением рассказывалось о том, как Шахт в интервью в отеле «Георг V» заявил, что Германия не может больше продолжать выплачивать репарации. Это было примерно во время переговоров по плану Юнга. Так что мне пришлось удвоить сигарный рацион и заказать ящик пива «Munich Spaten», чтобы наши отношения восстановились. На родине нацисты заходились криком с теми же лозунгами, и я не мог не подумать, как бы полезно было для них увидеть, какой эффект производит такая пропаганда за границей.

Я все еще периодически встречался с Гитлером в кафе, когда возвращался в Мюнхен, и пытался заинтересовать его своими рассказами о Франции. У него выработалась привычка понижать голос и менять тему разговора, когда он видел, что я приближаюсь к его столу, но я не обращал на это особого внимания. «Я больше не вхожу в круг его доверенных лиц, – думал я, – и он может о чем-то умалчивать». Когда мы ненадолго оставались наедине, он всегда был предельно любезен, слушал мои парижские россказни и иногда показывал этот свой фокус с рисунками зданий, иллюстрации которых он когда-либо видел. За десять минут он набросал Оперу, Нотр-Дам и Эйфелеву башню и, будто показывая, что у него тоже широкие взгляды, толкнул мне листок, чтобы я оценил качество рисунков – они оказались превосходными. Это была странная детская причуда. Он постоянно что-то набрасывал на обратной стороне листков меню: квадраты, круги, свастики и причудливые рамки или сцены из опер Вагнера. Генрих Гоффман коллекционировал их и обычно забирал себе, но мне как-то удалось взять три или четыре таких листка, только для того, чтобы потом их украла горничная.

Пауль Йозеф Геббельс (1897–1945) – немецкий политик, один из ближайших сподвижников и верных последователей Адольфа Гитлера. Гауляйтер в Берлине с 1926 года и начальник управления пропаганды НСДАП с 1930 года, он внёс существенный вклад в рост популярности национал-социалистов на заключительном этапе существования Веймарской республики.

Однажды мы разговаривали о флаге партии, который он обязательно хотел придумать самостоятельно. Я сказал, что мне не нравится черный цвет для свастики, которая является символом солнца и должна быть красного цвета. «Если сделать так, то я не смогу использовать красный для фона, – сказал он. – Много лет назад я был в Берлине на Люстгартен на большой социалистической демонстрации. Скажу вам, что существует только один цвет, который цепляет массы, – это красный». Потом я предложил, что, может быть, лучше поместить свастику в угол старого черно-бело-красного флага и что даже если мы собираемся использовать красный в фоне военного стяга, то мирный флаг должен иметь белый фон. «Если я помещу свастику на белый фон, мы будем выглядеть как благотворительная организация, – сказал он. – Сейчас все правильно, и я не собираюсь ничего менять».

Позлее, в 1928 году, я попал в Берлин и вместе с Герингом сходил пообедать в рейхстаг. Он познакомил меня с Геббельсом, которого я видел впервые. Я много слышал о нем: как он начинал секретарем Грегора Штрассера, а потом перешел под опеку Гитлера, когда Штрассер попытался сделать свое северонемецкое отделение нацистской партии слишком независимым. Вообще-то Штрассер тоже был в ресторане, но сидел за другим столиком. У Геббельса всегда был отличный нюх на то, куда дует ветер, и в следующие два или три раскола в партии он всегда в последний момент переходил на сторону Гитлера, что позже привело к самым печальным последствиям.