— Ты что же, действительно думаешь, что я писал за тебя? Да это чушь собачья! — в сердцах проговорил Мальковсий. — На кой мне оно надо?
— Ты и без меня знаешь, — ответил Николсон, чьё спокойствие, казалось, было непробиваемым.
— Откуда вообще тебе пришло такое в голову? — рассмеялся Дональд. — Ты что, перечитал сказки с сыном?
В комнате наступила тишина. Смех затих, и мужчины напряжённо смотрели друг на друга.
— Дональд, хватит скрываться. Когда заболел Крис, ты продал, как сказал, часть своего оборудования, хотя на самом деле оказалось, что всё. Поэтому ты всегда отказывался печатать мои заказы. Твои дела сразу упали, но ты не рассказывал о своих проблемах. Ты просто помогал нам. Ты написал роман и отправил его мне, подписав моим именем. Если бы не ты и твои книги, мы не спасли бы сына. Ты не хотел, чтобы мы чувствовали себя должниками, если будешь просто помогать нам финансово, поэтому ты проделал такую аферу и стал анонимно писать за меня, — воскликнул Марк.
Его пылкая речь на мгновение прервалась, он перевёл дух и продолжил изменившимся голосом, в котором сквозили раскаяние и печаль.
— Мы обеспечили себе жизнь, а тебе пришлось жить на пособия. И всё это ты делал ради нашей дружбы!
В комнате вновь повисла недолгая пауза. Сверху уже послышались голоса и громкий топот младшего сына. По-видимому, ребята торопились на кухню съесть свой вкусный завтрак, который с любовью каждое утро готовила мама.
Шум вывел Дональда из оцепенения, и он, улыбнувшись, произнёс.
— Ты бредишь, друг. Я и двух слов не могу связать, а ты о каких-то романах твердишь. Не понимаю, что за муха тебя укусила.
— Поймёшь, — коротко ответил Марк, взял пульт, сел в кресло и включил видеомагнитофон.
Телевизор загорелся, и на экране крупным планом появилась дверь типографии Дональда. Глаза еврея напряжённо следили за происходящим, но сам он ничего не говорил. Следующий кадр ввёл его в такое оцепенение, что Мальковский, не отводя взгляда от экрана, медленно уселся в кресло рядом с другом, который улыбался, думая о своём.
— Ого, шо, прям сюда говорить? — с экрана раздался громкий голос Дональда.
— Откуда у тебя эта плёнка? — удивлённо спросил он.
— Потом объясню, — коротко ответил Марк.
Мальковский промолчал, но в сердце закралось подозрение.
«Вы, кстати, обедали? Хотите, я вас маслинами угощу?» — широко улыбался он с экрана. Эта реплика и немая реакция журналиста особенно подействовали на Николсона, и тот разразился громким смехом.
— Как ты их уделал, а! Бедолаги, — смеялся он.
Мальковский ничего не сказал, только пожал плечами, а уголки его губ недовольно поползли вниз. И лишь на той сцене, когда он открыл перед журналистом дверь, а оператор, который, как оказалось, ещё не выключил камеру, еврей опустил голову и несколько минут так сидел, не говоря ни слова.
— Это ничего не значит. Зачем ты их ко мне отправил?
Николсон ничего не ответил, словно ожидая, что друг сам догадается.
— Зачем? — настойчивее проговорил Дональд.
— А что, ты сам не понимаешь? По-другому я ничего бы не доказал. Я надеялся, что журналистам удастся попасть в типографию и застать тебя врасплох. Но последнего кадра хватило, теперь я знаю правду. Да и после твоего рассказа я ещё больше утвердился в своих догадках. Ты, как тот танцор, тоже обвёл нас вокруг пальца, столько лет писал и отправлял мне свои произведения анонимно.
— О, ну и молодец же я! Ты хочешь сказать, что я писатель? Что за бред, да я и двух слов связать не смогу! — вышел из себя Мальковский и повысил голос. — Если так, то почему же я раньше не писал? Я бы неплохо зарабатывал, никаких там тебе больше маслин, — саркастически засмеялся он.
Николсон посмотрел на друга долгим проницательным взглядом, а потом, подойдя к письменному столу, сказал:
— Перестань паясничать, Дональд. Вот, прочти, — и он достал из первого ящика сложенный лист бумаги, — тебе наверняка знакомо содержание.
Мальковский скептически посмотрел на друга, но не отказал ему в этой просьбе. Ничего не сказав, он развернул лист и начал читать.