Мой друг по несчастью

В парке этом росла вековая сосна, рост которой составлял не менее тридцати метров. А на высоте около двадцати метров, между ее ветвей когда-то был устроен небольшой домик, к которому вела установленная вдоль ствола лестница из вбитых в ствол широких перекладин с веревочной страховкой. Изначально домик этот был предназначен для свиданий влюбленных; место было и впрямь романтичное, поскольку росла сосна у самого моста, и в ясные дни можно было наблюдать, как солнце, опускаясь за горизонт, словно тонуло в реке и окрашивало ее в нежный багрянец, и вид этот, несомненно, бередил влюбленные сердца. Но лет десять назад, случилось так, что домик этот оказался зарезервирован на короткое время группой из пяти беглых психов, из которого они дружно и бросились на брусчатку моста. После того случая, самоубийства таким способом стали происходить с незавидной регулярностью, и не только среди недосмотренных обитателей желтого дома, которые постоянно жаловались врачам, что ночами слышат, как их товарищи зовут их с моста, но и среди обычных жителей Лоранны, про многих из которых рассказывали после, что никаких предпосылок к самоубийству у них и быть не могло. Разумеется, домик вскоре демонтировали, страховочную веревку сняли, а лестницу, по каким-то причинам, оставили как есть. И кому было уж сильно надо, тот ею пользовался. Говорят, что в общей сложности о Кровавый мост за десять лет разбилось сорок девять человек, и место это считалось проклятым и суеверными людьми избегалось. Не буду строить из себя что-то особенное: в течение десяти минут, пока я ждал Червоточину, пройдя вглубь моста шагов на пятьдесят, мне тоже было немного не по себе, и я даже старался не задерживать долгого взгляда на зловещей сосне. Не смог долго смотреть я и на здание психиатрической больницы, в зарешеченных окнах которого горел яркий белый свет. Многоэтажное, окрашенное в красный цвет и окруженное высоким кирпичным забором, оно казалось мне настоящим уродом от архитектуры, совершенно справедливо изгнанным за пределы города. Как только я подумал о том, что сейчас несколько умалишенных, видя мой силуэт на мосту, слышат и голоса в своей голове, призывающие их влезть на сосну и прыгнуть вниз, как увидел Червоточину.

И сразу понял, что сегодняшний вечер будет особенным и, вероятно, запомнится мне на всю жизнь. Эта женщина порождала столь сильную страсть, что меня словно огнем обдавало изнутри даже от одного взгляда на нее. Я отметил, что она очень похожа на ту Червоточину, которой я принес дохлую собаку. Она действительно пришла без зонта, прикрыв голову симпатичной шляпкой, которая, опять же, роднила ее в моем представлении со звездами кино семидесятых годов. Черные, немного промокшие волосы были распущены и так красиво подчеркивали ее глаза. Глаза, в которых, как и прежде, блуждал уже замеченный мной ранее огонек сумасшествия, и этой ночью мне хотелось превратить его в пылающий костер. Одета она была в короткую черную юбку, белую блузку и черный короткий пиджак, и все это так гармонировало с ее надменной красотой, что невозможно было сдерживать неосознанную гордость просто от того, что стоишь рядом с ней. Нет, все-таки правильно говорят, что все самое прекрасное в этом мире несет печать безумия. В этом я окончательно убедился рядом с Червоточиной.

Она подошла и улыбнулась уголками губ. Меня вновь удивило, как вся ее надменность и высокомерное выражение меркнут даже от самой легкой ее улыбки – все лицо ее словно оживало в один момент.

– Я слышала, что ты был непосредственным участником вчерашних событий в «Желуде в желудке»? – спросила она вместо приветствия.

– Да, – усмехнулся я, подставив ей зонт. – Хотя, мне не хотелось бы оставаться в памяти людей благодаря этой трагедии.

– А зря, – Червоточина прижалась ко мне чуть сильнее, чем я смел рассчитывать и повернулась к реке. – Говорят, этого ублюдка мечтал убить каждый второй житель Лоранны. И если ты хоть чуть замешан в его смерти, можешь собой гордиться, можешь даже рассчитывать на теплый прием в лучших домах города.

– Не слишком я заинтересован в лучших домах города, да и вчерашнюю участь свою с большим удовольствием изменил бы, будь такая возможность.

– Убежал бы, как и от меня? – серьезно спросила она, а я ничего не ответил. – Зануда.

– У меня имя есть, – усмехнулся я.

– А я хочу называть тебя Занудой! – она заглянула мне в глаза и улыбнулась уголками губ, блестевших ярко-красной помадой.

– Как угодно, – ответил я, с наслаждением вдыхая тонкий аромат ее духов. В конце концов, как меня только не называли за эти дни, и по сравнению с Немощью, как окрестила меня Золотко, Зануда звучало не так уж плохо. – Я сказал, что ты потрясающе выглядишь?

– Нет, забыл.

– Ты мне недавно снилась.

– Правда? Мы трахались?

– Что? – переспросил я и нервно засмеялся.

– Сон был вещим? Ты трахал меня? – она говорила совершенно спокойно и продолжала рассматривать реку.

– Нет, – ответил я, после чего наступило короткое молчание. Стоит ли говорить, что я был немного шокирован такой прямотой.