Мои друзья и горы.

   Неожиданно для нас открылся мир художников-импрессионистов прежде почти никому из нас не известных, и мы все ходили по этим выставкам так же, как по выставкам Леже и Пикассо, Рериха и Рокуэлла Кента. Потом откуда-то добывались альбомы с репродукциями, и были бесконечные обсуждения и споры обо всем увиденном. Для меня тогда приоткрылся мир классической музыки, уже хорошо знакомый Игорю Щеголеву и Вале Цетлину. Вместе с ними и Галей Кузнецовой, Оксаной Васильевой и Ирой Рудневой мы выстаивали многочасовые очереди за билетами на концерты в консерваторию. Тогда я впервые услышал в хорошем исполнении музыку Баха, Рахманинова и Моцарта. Бах, которого раньше у нас исполняли крайне редко, произвел на всех особенно сильное впечатление мощью, трагизмом и совершенно неземной проникновенностью.

   Когда я перечитал последние страницы, мне стало вдруг казаться, что я просто описал веселую жизнь компании молодых ребят, волею судеб оказавшихся временно объединенными. Но подобная «веселая жизнь» после происшедшей трагедии — это выглядит кощунственно! Конечно, в то время многое в нашем поведении происходило от желания как-то уйти от ужаса пережитого и «изжить» его, предаваясь простым и доступным радостям жизни. Но, может быть, еще важнее было возникшее тогда осознание (или, точнее говоря, ощущение) необычайности всего того, что нас объединяло: это была не только радость от общения в горах и сопереживание случившейся беды, но и взаимный интерес и безусловная готовность каждого прийти на помощь в любой момент, отбросив в сторону любые личные дела. Вот это все, наверное, не только цементировало и обогащало наше содружество, но и создавало атмосферу какого-то заразительного душевного подъема.

   В ту пору нам казалось почти неважным, что именно делать и куда идти, — главное, быть вместе. Мне помнится, что в то время мне было неинтересно, а порою и скучно, принимать участие в разных вечеринках на работе или просто со знакомыми, вне пределов нашей, довольно узкой группы. Когда же это было неизбежно, я всегда старался свести свое общение к минимуму. Наверное, это могло восприниматься как снобизм или же как проявление некоторой сектантской узости, если хотите, даже ущербности.

Оглядываясь назад, я испытываю чувство стыда за то, что таким высокомерным поведением был способен иногда обидеть, совершенно того не желая, даже тех людей, которые ко мне очень хорошо относились. Однако, слава Богу, с возрастом подобная ограниченность постепенно прошла, в мире оказалось очень много интересных людей и дел, помимо всего того, что связано с горами, и я, как и все мы, сделался более открытым для общения с самыми разными людьми. Но даже и сейчас среди нас сохранилось ощущение особой близости, и желание тесного и частого общения в пределах своего круга с годами не ослабевает.

=Безенги, 1959 г.

  Помнится, что зимой 1959 г. мы даже не обсуждали, ехать ли летом в горы или нет. Обсуждался, да и то недолго, только вопрос, куда ехать, и довольно быстро мы решили, что это снова будет Безенги, — прежде всего потому, что было необходимо установить на могилах Спиридонова и Добрынина памятную плиту.

  Не пропал и спортивный интерес к восхождениям в этом районе. Летом 1958 г. мы успели, хотя и бегло, просмотреть новый маршрут на пик Крумкол по северной стене и решили подать заявку на этот маршрут в рамках первенства страны по альпинизму 1959 г. Заявку утвердили — наш сбор тоже, и можно было ехать. Денег, правда, дали мало, и пришлось сократить состав до 18 человек и ограничить срок работы всего одним месяцем.

  Мне очень трудно было убедить мою маму в том, что мне надо ехать. Она, конечно, возражала вообще против продолжения занятий альпинизмом и особенно против возвращения в этот злополучный район, но, видимо, в конце концов поняла, что я не могу вот так просто взять да и сказать всем моим друзьям: «Вы поезжайте, а я останусь дома», и жить после этого со спокойной совестью и миром в душе. Поняла и приняла как неизбежное зло и только умоляла меня быть поосторожнее и взяла с меня обещание писать каждую неделю. Знаю, что так же трудно было уезжать всем остальным.

  Первые дни в Безенги были заполнены хлопотами по установке памятного камня и закреплению на нем стальной плиты с именами В. Спиридонова и Ю. Добрынина. Вечером долго сидели у костра, вспоминая своих друзей, как мы их помнили за многие годы совместных восхождений. Я знал их с 1951 г., когда в Адыл-су проводилась альпиниада МГУ. Тогда я впервые встретил и Володю, и Юру и с тех пор неоднократно ходил с ними вместе на разные маршруты.