Мои друзья и знакомые

Видимо, пришло время по программе. Пока речь шла о Зощенке, я слушал, хотя и думал о чем-то своем. А когда услышал хулу из учительницыных уст на обожаемую Анну Андреевну, что-то насчет «поэзии взбесившейся барыньки, мечущейся между будуаром[9] и моленной», меня понесло. Я поднял руку и спросил: «Вы-то лично что-нибудь когда-нибудь Ахматовой читали или просто пересказываете то, что другой малограмотный человек изложил в докладе?» И, при полном молчании опешившей Маргариты начал читать громко наизусть стихи. И «Сжала руки под темной вуалью», и «Когда погребают эпоху надгробный псалом не звучит», и «Так беспомощно грудь холодела».

Ну, естественно, одноклассники в восторге от унижения Маргариты, которую и так никто не любил, а она, когда пришла в себя, потащила меня к директору и, рыдая, кричала, что кончила школу с золотой медалью, ВУЗ с красным дипломом и никто никогда ей ничего подобного за ее жизнь не говорил. Директор у нас был человек очень неглупый, бывший смершевец, он-то понимал, что на дворе не 46-й, а 61-й и еще неизвестно чем дело кончится.

В общем, как-то образовалось, хотя тройка в четверти за поведение у меня появилась снова. А тут экзамены за 8-й класс, я сдал на пятерки и документы из школы забрал, хотел поступать в радиотехникум, мечтая стать полярным радистом, Вой пурги в антенне, верная тульская винтовка и преданная лайка, белые медведи, сводки погоды и прочее по любимой книге Георгия Ушакова «По нехоженной земле». Слава Богу, 45 отец сумел мне объяснить, что после техникума я буду не радистом на арктической зимовке, а верней всего начальником смены на радиозаводе.

Так что я поразмыслив пошел со своими документами не в техникум, а в одну из трех последних в городе школ-десятилеток в двух кварталах от дома. Мои олимпиадные дипломы и некоторая известность по химкружку Дома Пионеров помогли и меня, несмотря на четверку по поведению за год, взяли в эту школу вместе с большой компанией выходцев из других школ, славных своими спортивными и прочими успехами.

Это получилось очень удачно, я до сих пор поддерживаю через океан контакты со своими друзьями из этой школы. Пока мог, каждый год летал на Родину, в том числе в родной город и встречался с одноклассниками. Но с предыдущей школой общение, конечно, понизилось. А тем временем Лидиного отца, до этого секретаря парткома того же Совнархоза, взяли на работу в Москву, в Народный Контроль Союза. Он, его жена и младшая дочь уехали в столицу, а Лида осталась хозяйкой двухкомнатной квартиры доучиваться в десятом-одиннадцатом классе. Понятно, что одинокой она оставалась недолго. Достаточно быстро ее талия округлилась, что вызвало некоторую сенсацию в школе.

В связи с этим произошел скандал. На уроке английского учительница, женщина не то, чтобы очень большого ума и воспитанности, позволила себе сделать ей замечание с намеком на ее увеличенный живот. Лидия тут же сообщила ей, что «Вам-то это не грозит, на Вас никто не польстится даже по пьяному делу». Ну, истерика, после этого всего ученица переходит в вечернюю школу и идет работать, по-моему, на кабельный завод, а учительница остается оплеванной на рабочем месте.

Через некоторое время родился мальчик, а его мама оформила официально свой брак с очень милым долговязым парнем, аспирантом местного авиационного института Эриком Хайреддиновым. В это время мы встречались нечасто, тем более, что Шаура поступила в художественное училище и исчезла из нашего кругозора, а у Земфиры с Лидой был период некоторого охлаждения дружбы. Но все же знакомство поддерживали, Лида меня познакомила с Эриком и продемонстрировала своего Валерочку.

Дальше у меня свои приключения, у нее свои. Но осенью 62-го года мы снова стали встречаться в созданном недавно городском клубе «Физики и Лирики». Я был крайне активен и меня, единственного из школьников, включили в Совет клуба. А так там были молодые поэты, журналисты, научные работники из НИИ и ВУЗов. Мы проводили тематические вечера по сверхмодной тогда молодой поэзии, по песням Булата Окуджавы и т. д… Помнится, что зал городского лектория, где мы собирались, был всегда переполнен, люди сидели в проходах, на подоконниках, стояли в дверях. Помнится, что Лидка однажды меня «сдала», крикнув из зала, что я пишу комедию в стихах из пиратской жизни. Это была правда, но я был очень сконфужен, тем более, что комедию эту я так и не дописал. Ну, после «Гусарской баллады» такое было в тоне времени.

Лида тогда ходила с короткой черной челочкой, в свитере и грубошерстной юбке. Сказать по правде, она, конечно, подражала уроженке нашего города поэтессе Лире, уехавшей после Литинститута в Норильск, но попрежнему популярной среди городской молодой интеллигенции. А та подражала москвичке Белле, которая в свою очередь шла в кильватере Марины Ивановны. Ну, Мода, Стиль Времени сильней любого человека.