Мои друзья скандинавы

Но подвиг сестры милосердия Карин Линдскуг, память о которой хранят сердца стариков самарцев! По призыву Фритьофа Нансена она вместе с другими шведскими медиками добровольцем приехала в Самару во время голода в Поволжье, самоотверженно спасала сотни людей, но сама умерла от тифа. День ее похорон, в которых принимал участие весь город, стал тут днем всеобщего траура.

Одну из улиц благодарные самарцы назвали ее именем.

Или вот этот оставшийся неизвестным шведский моряк, который, рискуя жизнью, перерезал бикфордов шнур на тонущем в ночи транспорте!

— Помогите мне разыскать этого парня, — попросил я Эрика Карлсона, активного деятеля рабочего движения. — Хочу передать ему благодарность Игоря Трапицына и Нади, его жены. «Мы в неоплатном долгу перед ним», — говорила она мне.

— Полно считаться! Вы сделали для нас больше, чем представляете, — сказал Эрик. — Десятилетиями добивались мы всеобщего равного избирательного права, — торжественно произнес он, — а также и политического равноправия женщин! И получили — когда? В тысяча девятьсот восемнадцатом году. Восьмичасовой рабочий день тогда же. После вашей революции. После Октября! Рабочие стали активнее, буржуазия уступчивей: видела, что творится по соседству. Это у нас все знают. А уж после и всего остального добиваться было легче. Потом, — продолжал Карлсон, — вы спасли нас от нацистов.

— Ты имеешь в виду нашу ноту Гитлеру в сороковом году, требовавшую уважать шведский нейтралитет?

— Нет, я говорю не о нотах, а о подвиге народа. Советский народ сделал для шведов самое большое, что может сделать один народ для другого: своей кровью отстоял нашу независимость, ценой тысяч и тысяч жизней спас нас от войны. Ты знаешь про план операции «Голубой песец», операции по захвату Швеции? Гитлер хотел провести ее сразу после падения Сталинграда. Тебе известно, почему она не состоялась?

И каждый раз, заново постигая все эти связи, думаешь о великой интернациональной роли нашей революции, воплощенной не только в деяниях на родной земле, но многократно отраженной за близкими и далекими рубежами ее. Красноармейцы, павшие в боях за бесчисленные безымянные высоты, горячей кровью своей поливавшие перемешанные с землей снега Подмосковья, сражались за свободу и независимость не только своей страны.

Сталинград стал могилой не только этого плана.

И многие шведы это отлично понимают…

Даже и тогда, когда об этом секретном плане было известно лишь приближенным фюрера, когда на улицах осажденного Ленинграда еще рвались нацистские снаряды, известный шведский литератор, депутат риксдага Густав Юхансон написал стихотворение «Наташа мерзнет», посвященное подвигу ленинградцев:

…А улицы наши обласканы светом.
Мы тихо живем, мы не знаем смертей.
И нам не приходится ночью раздетым
В убежищах прятать дрожащих детей.

По рельсам немецкие мчатся составы.
Но наш потому не нарушен покой,
Что Гитлер задержан у Нарвской заставы,
У стен Ленинграда советской рукой!

Памятуя об этом и зная, какие муки испытывают жители блокированного Ленинграда, шведы собрали деньги на лекарства для ленинградцев, женщины шили и вязали теплые вещи ленинградским детям.

Но шведы бывают разные.

Власть имущие, те, кто пропускал через шведскую территорию немецкие воинские эшелоны, не боясь нарушить нейтралитет, сразу же вспомнили о нем и запретили отправлять в Ленинград корабли с этим мирным грузом. Правда, министр Гюнтер пообещал, как с горькой иронией писал тогда Густав Юхансон, что

…Детям героев отправить одежду
Нам будет позволено после войны…

Есть и сейчас в Швеции люди, которые хотят, чтобы их страна пошла в кильватере политики агрессивных кругов Запада, люди, мечтающие о шведском атомном оружии.

Но настоящая Швеция — это Эскильстуна, город рабочих. Это шведский трудовой мирный народ.

ФИННЫ

ЭТО БЫЛО В СУОМИ

НА ШИРОТЕ ГРЕНЛАНДИИ

Неужели Хельсинки на одной широте с закованной в ледяной панцирь Гренландией? Этому трудно поверить, особенно летней белой ночью, когда, раскрыв окно, вдыхаешь теплый морской воздух, словно настоенный на смолистой сосновой хвое, и видишь скользящие по заливу белокрылые яхты.

Но зато, пожалуй, нигде с такой наглядностью, как в Хельсинки, не увидишь, насколько прав учебник географии, утверждая, что линия северного финского берега «в высшей степени изрезана» и залив вдоль берегов усеян тысячами островов, шхер.

Здесь, куда ни пойдешь — прямо ли, направо или налево, — обязательно выйдешь к морю, к пакгаузам торгового порта или к приморскому парку, к дощатым настилам, на которых женщины полощут белье, к песчаному пляжу или к причалам какой-нибудь прибрежной фабрики. Многие из них имеют свои пирсы, где сгружают сырье и откуда прямо из цехов в заморские страны уходят товары.