Мои южные ночи

– Куда забрали? – ахнула я.

Перед глазами все расплывалось. Я отстраненно видела, как приближается к нам от административного корпуса Сергеев, останавливается и, матерясь себе под нос, пытается очистить подошву ботинка от налипшей грязи.

– На дальнейшее обучение, – просто объяснил парень. – Три месяца в колонии строгого режима – в Брянской области.

– О господи! – пробормотала я.

Буня жива, с ней все в порядке, – твердила я себе. Но от одной мысли, что моя собака, игривая, жизнерадостная, славная Буня, находится сейчас в окружении зэков и вохровцев, мне становилось дурно.

– Следователь, наверное, взял уже координаты, – продолжал меж тем парень. – Но давайте я и вам напишу на всякий случай. Мало ли, как долго волокита протянется, а вы, может, раньше доберетесь, с какой оказией.

Он вытащил из кармана блокнот, оторвал клочок страницы и принялся быстро строчить по нему огрызком карандаша.

– Ну что, слышала уже? – радостно спросил меня добравшийся наконец до нас Сергеев. – Появилась зацепочка-то! Дай бог, может, и прищучим твою воровку!

Очень довольный собой, он полез в машину. Я же бережно сжала в руке кривой обрывок бумаги с кое-как нацарапанным адресом. Это была единственная ниточка, связывавшая меня с Буней. Слабая, ненадежная – и все же первая, которую удалось отыскать за все эти месяцы.

* * *

Мне снится солнце. Яркое, веселое, весеннее солнце. Я помню, это первый день, когда Она выпустила меня гулять, до этого на прогулки я ездила у нее на плече. Как же я радовалась, впервые почувствовав под лапами шершавый и мокрый асфальт, – я ждала этого так долго! И целая лавина запахов, звуков, летящего куда-то ветра обрушилась на меня. Я присела от неожиданности, от обилия цвета и привкуса оттаивающей земли, появившегося у меня в пасти. И вдруг вскочила и побежала, побежала вперед, навстречу свободе и этому миру…

Я подвернула лапу возле кустов, когда Любимая уже практически догнала меня, и скорее от удивления громко закричала. Откровенно говоря, мне было не так уж больно, но тут я увидела лицо Любимой, склоняющееся ко мне, не смогла себя сдержать и зарыдала еще громче. Любимая вырвала меня из зарослей, прижала к своему плечу и понесла в нашу с ней будку. Мне уже не было больно, а только немножечко страшно за то, что Любимая так испугалась. И, хотя я по-прежнему всхлипывала, сидя у нее на плече, мне уже хотелось пролаять ей, чтобы она успокоилась и не бежала так быстро. Я почувствовала себя виноватой, не надо было мне влезать в те чертовы кусты.

Любимая внесла меня в нашу будку, метнулась к шкафу, одной лапой придерживая меня, а другой достала какую-то бутылку с вонючей жидкостью. А затем, положив меня на наш с ней диван, долго-долго растирала мою лапу ею, а затем замотала своим шарфом. Я терпела…

А после мы с ней поковыляли на кухню, вернее, я увязалась за ней. Любимая готовила – я запомнила, что курицу, – а я слонялась по кухне из угла в угол, гудела на всякий случай и виновато посматривала на Любимую.

Зато, когда курица была готова и остыла, Любимая налила мне такой вкусной похлебки, которую я не ела никогда раньше. Сочный куриный бок таял в пасти, я и не заметила, как съела все и сразу же ослабла, хотела прилечь тут же, возле миски. Но Моя снова взяла меня на руки, отнесла на диван и укрыла своим одеялом. Мне стало немедленно жарко, но я ничего ей не проныла, терпела и ждала, когда она заснет сама, чтобы тогда уже вылезти на свободу.

Теперь я понимаю, что это был один из самых счастливых дней в моей жизни, я была с ней, и Она меня любила, жалела и кормила самым лучшим в мире куриным бульоном.

Тьма рассеивается, и я вижу перед собой вытертый деревянный пол, решетку, клочок серого неба. Вдыхаю запах чуть теплого варева, исходящий от стоящего в углу ведра. До сих пор я его не ела – мне казалось, что я недостойна пищи, недостойна подниматься на лапы и смотреть на солнце. Я сдалась, проиграла, ненавистная Тамара сломала меня, победила, и теперь я обязана буду признать ее хозяйкой. А все во мне противилось этому, ведь у меня была только одна Хозяйка.

Я слышала, как Тамара и Желтолицый ругались у моей клетки.

– Я кинолог МВД со стажем, вы будете меня убеждать, что я не умею правильно обращаться с собаками? – сердито говорила Тамара.

Он же холодно отвечал ей:

– У каждой собаки свой характер. Эту вам не сломить, лучше бы вы отстали от нее, ей-богу, отвезли туда, откуда взяли. Она ведь погибнет, такие собаки способны на суицид.

– Поучи меня еще, – отбривала Тамара. – Все это сопливые глупости. Она служебная собака, в конце концов смирится и привыкнет. А потом от нее ни один зэк не уйдет, вы еще благодарить меня будете и просить оставить Найду здесь.

Я же упрямо отворачивалась, когда мне в клетку ставили очередное ведро с едой. Мне не хотелось вставать, не хотелось жить, тем самым доказывая, что Тамара права.