Мои южные ночи

Ночь длится долго, как никогда раньше. Порой мне начинает казаться, что она никогда уже не закончится, что мне удалось все же остаться в этом мире навсегда. Здесь хорошо, тепло, и временами меня посещают видения той моей прошлой жизни, которой, может быть, и не было никогда. А иногда я слышу раздающиеся надо мной голоса, которые нервируют меня, беспокоят. От которых хочется приподняться и зарычать, только у меня нет на это сил.

Иногда приходит один, в белом халате, наброшенном поверх куртки. Он ворочает меня, теребит повязки, охватывающие бок и лапу, втыкает иголки. Это неприятно, больно, и первым моим побуждением каждый раз бывает броситься на него. Но я не могу. Такой слабой я не была даже в детстве.

Чернота постепенно начинает отступать, но подняться на лапы у меня пока все еще не получается. Особенно одна, задняя, не желает слушаться. Иногда мне удается приподняться на передних и отползти немного, но тут задние подкашиваются, и я снова падаю.

Однажды мне удается подслушать разговор, который происходит у моего вольера. Белый Халат, только что в очередной раз приходивший мучить меня, стоит у решетки, обтирая тряпкой руки, и говорит Тамаре и Желтолицему:

– Задняя лапа потеряла чувствительность. Сухожилие он ей перебил, гад. Выживет, но лапу не восстановить, усохнет.

– Как это, усохнет? И что, сделать ничего нельзя? В эту собаку деньги вложены, – хорохорится Тамара.

– Вы мое профессиональное мнение будете оспаривать? – заносчиво отбривает ее Халат.

– Но вы же говорили, внутренние органы не задеты, – встревает Желтолицый.

– А я и сейчас говорю – жить ваша Найда будет. Но передвигаться сможет только на трех лапах, тут уж я ничего не могу сделать, – сердито отвечает Белый Халат и уходит, на ходу прикуривая сигарету.

– Мда… – тянет оставшийся вдвоем с Тамарой Желтолицый. – Хромая собака для службы не годится. Здесь ее не оставят. Забирать вам ее придется.

– Куда забирать? В питомник? – фыркает Тамара. – Там она теперь не нужна. Черт побери, я столько сил в нее вложила, столько денег…

– Домой, например, – предлагает Желтолицый.

– У меня не собачий лазарет, – жестко обрывает его Тамара. – Кормить бесполезную собаку я не могу, я не миллионер. Придется связаться с питомником для собак-ветеранов, может быть, они ее заберут…

– Вы же представляете, какие там условия, – увещевает ее Желтолицый. – Она там не просто погибнет, она будет умирать медленно и мучительно.

– Это все сантименты, – припечатывает Тамара. – У вас есть конкретные предложения? Сами вы, как я посмотрю, тоже не горите желанием ее к себе забирать. Так что нечего меня поучать, я всю жизнь с собаками работаю. Из-за каждой душу себе рвать – нервов не хватит.

Дальнейшего я уже не слышу, на меня снова наползает ласковая теплая чернота, звуки начинают расплываться в воздухе и скоро стихают совсем.

* * *

Девочка моя! Моя ласковая, смышленая, преданная Буня! Я часто ловлю себя на том уже ненужном движении, что протягиваю руку под стол, по привычке стараясь нащупать твою горячую ушастую голову, но нет тебя. Твое гудение и топот лап еще слышны в коридоре, твой ободранный резиновый заяц есть. А тебя нет. И мне некому больше готовить куриный суп. И не к кому спешить…

Едва вернувшись из питомника с заветным адресом, я начала искать выходы на колонию, куда отправили мою Буню. Я боялась, что следствие снова затянется и моей девочке придется провести там долгие месяцы. Понятно было, что просто так, с улицы меня туда не пустят. Черт, даже если бы у меня там сидел знакомый, я бы имела право увидеться с ним. Но приехать к собаке – такого в правилах оговорено не было. Тогда мне пришла в голову мысль сделать о колонии телерепортаж. Я отправилась с этим предложением к главному и кое-как убедила его, что служащие охраны – тоже военные, а значит, имеют прямое отношение к нашему телеканалу, и сюжет об их жизни и быте будет зрителям очень интересен. Главный обещал подумать, я же, затаив дыхание, ждала его решения. И тут мне снова позвонили из полиции.

– Звоночек нам интересный поступил, – сообщил мне следователь Сергеев, когда я, запыхавшись, вбежала в его кабинет. – Гражданин Улугбеков, служащий кинологом в исправительной колонии номер один в Брянской области, утверждает, что обнаружил у одной из их собак клеймо с номером, совпадающим с тем, что мы прислали им по ориентировке. Собака – годовалая немецкая овчарка по кличке Найда – поступила к ним на обучение по просьбе гражданки Силаевой Тамары Андреевны. А, Инна? Как вам такой поворот событий? – Сергеев расплылся в довольной улыбке. – Да вы присаживайтесь, присаживайтесь.

Я же, не в силах сдвинуться с места, только покрепче вцепилась пальцами в край его стола.

– С Силаевой мы, конечно, уже связались, – продолжал он и, взглянув на наручные часы, добавил: – Вот-вот прибудет. Ну, теперь ей не отвертеться. И свидетельские показания у нас есть, и живое доказательство, так сказать, будет.

– А когда… – начала я и откашлялась, услышав, как хрипло звучал мой голос. – Когда я смогу поехать за ней?