Мои южные ночи

Дюша, следовавший за нами, то направлял объектив на решетки вольеров, то вскидывал его повыше, на нас с кинологом. Я задала еще какие-то дежурные вопросы и наконец, посчитав, что отснятого материала уже достаточно, чтобы смонтировать репортаж, обратилась к Улугбекову прямо:

– Я слышала, что одна из ваших собак недавно пострадала, задержав зэка при попытке побега.

– Да, вот как раз в декабре был случай, – кивнул киргиз. И вдруг, повнимательнее всмотревшись в меня, добавил: – Так вы из полиции, что ли?

Я же, помотав головой, призналась:

– Нет, я… я ее хозяйка. Я приехала за ней.

– Вот оно что, – протянул кинолог. – Значит, это у вас Силаева ее украла? Вот ведь дрянь! Тьфу, – сплюнул он себе под ноги. – Кинолог с тридцатилетним стажем… Гнать таких надо из профессии. Не понимают, не чувствуют собаку. Гонору много, а понимания никакого. – И, мотнув головой, добавил: – Только ведь Найды тут нет.

– Как нет? – охнула я.

И Дюша, до сих пор снимавший общие планы вольеров, вдруг обернулся к нам и наставил камеру на мое лицо. Знатный должен был получиться кадр – та самая щемящая нотка, о которой я говорила розовощекому начальнику колонии. Корреспондентка расчувствовалась от рассказа лагерного кинолога. В горле у меня холодило, словно я неожиданно проглотила ледяшку, губы отказывались слушаться, и все же я через силу выговорила:

– А где же она?

Улугбеков посмотрел себе под ноги и нехотя стал объяснять:

– Да вы поймите… Найда ведь пострадала, нога у нее хромая осталась. Такая собака в караульную службу не годится. А просто так ее держать здесь, в колонии, кто будет? Силаева забирать ее отказалась, говорит, мол, нет у меня возможности ее кормить.

– Отказалась? – переспросила я.

– Ну да, – сунув в угол рта папиросу, подтвердил кинолог. – А для чего ей подранок? Она ведь собаку под себя готовила, все призовые места на чемпионатах хотела с ней собрать. А теперь-то…

И я в который уже раз за последнее время ощутила прилив удушающей ненависти к Тамаре Андреевне. Она ведь знала, что я возьму Буню в любом состоянии. Но не захотела отдать ее мне, опасаясь за свою шкуру.

– Да вы не волнуйтесь. Когда к нам из полиции заява пришла и оказалось, что у Найды клеймо на ухе совпадает с означенным там номером, я тут же ментам позвонил, чтоб эту суку за жопу взяли, – заверил меня Улугбеков. – Так ей и надо! Ну да хрен с ней. Я что говорю, не годная Найда стала для службы. Что ей оставалось? Только питомник для ветеранов…

– Так, значит, мне искать ее там, в питомнике? – с отчаянием в голосе выговорила я.

И желтолицый кинолог покачал головой:

– Нет. Нет, слава богу. Когда стало ясно, что девать Найду некуда, съездил я к Федюне, уговорил его приехать, взглянуть на нее. Он ее и забрал…

– Федюня? Кто это? – спросила я, чувствуя, как грудь затапливает теплая волна.

Это значило, что моя девочка, по крайней мере, жива. Что ее не доконали где-то в питомнике, не усыпили как ненужный расходный материал.

– Да мужик такой, из местных. В поселке живет неподалеку. Сам вроде тоже раньше охранником был, до пенсии. Он списанных собак подбирает, типа приюта у себя на участке сделал. Ну, знаете, блаженный такой, все про милосердие толкует, про добро, – сухо хмыкнул кинолог. – Ну да, может, и с приветом он, а дело и правда доброе совершает. Сам же в охране служил, знает, что собакам в питомниках для ветеранов не сладко… Условия отвратительные, бывает, псы гибнут в муках… А у него все же забота им, уход. Ну и любовь, как без этого. Он с каждой животиной носится, как с ребенком родным.

Я содрогнулась от его слов. Сколько же раз жизнь моей Буни висела на волоске? Даже выжив после удара заточкой, она могла погибнуть потому, что перестала быть нужна государству, а кормить ее просто так никто не собирался. И только чудо и неизвестный мне Федюня спасли ее. Может быть… может быть, судьба все же хранила ее для меня? В надежде, что однажды я успею, мы с Буней не разминемся и найдем друг друга? А может, это от отчаяния мне хотелось хвататься за любую деталь и выискивать в ней доброе предзнаменование. Слишком многое свалилось на меня за последние несколько минут. Я осознала, что снова не успела, опять упустила Буню, но мало того, пока я медлила, она успела дважды в последний момент спастись от смерти…

– Скажите, пожалуйста, а где живет этот Федюня? У вас есть его адрес? – подступила я к Улугбекову.

Дюша, уже успевший выключить камеру, недовольно заворчал и толкнул меня локтем. Он явно считал, что наши с ним рабочие дела на сегодня закончены, и уже предвкушал обещанное нам начальником колонии застолье у него в казенной квартире.

– Адрес… – хмыкнул желтолицый кинолог. – Да какой там адрес? До поселка Красный Ключ доедете, а там три улицы. Как увидите забор синий, а из-за него кобели на все голоса лают, так, считай, на месте.

Ехать со мной к Федюне Дюша категорически отказался.