Мои южные ночи

И вместо ботинок предложил обрезанные валенки какого-то гигантского размера. Я же с благодарностью сунула в них промерзшие за время моих метаний по темноте ноги. В доме у Федюни было бедно, но чисто. Стены обклеены дешевенькими обоями в мелкий цветочек, у одной стены стояла старая стенка – выгоревшая, с облупившимся местами лаком. В глубине ее помещался старый, кажется, еще советских времен телевизор, судя по слою пыли на экране, давно не включавшийся. На стеллаже у стены стояли рядком пакеты собачьего корма, баночки с таблетками и лекарствами всех мастей, лежали аккуратные поводки. А в дальнем углу, на письменном столе, обнаружился совершенно поразивший меня раскрытый ноутбук. Федюня, проследив за моим взглядом, фыркнул себе под нос:

– Чего удивляешься? Думаешь, дремучий дед совсем? Ан нет, я ведь этот – как там у вас называется? – блогер.

– Блогер? – изумленно ахнула я.

– Ну да, – развел руками тот. – Страничка у меня своя, про собак пишу. А люди собираются, читают. Бывает, что и деньгами помогают, а иной раз, приглянется кому пес, он приедет и к себе зверя заберет. Добрых людей-то много на свете.

– Вы считаете? – невесело усмехнулась я.

– А как же? – удивленно охнул он и лукаво воззрился на меня своими яркими глазами. – Не бывает ведь, чтобы в человеке совсем ни капли добра не осталось, не то зачах бы давно. Просто жизнь-то пошла какая, а? Шумная, суетливая, все бегут, спешат куда-то, мечутся, рвутся. А себя не слышат и доброе в себе не различают. А вот собаки – они сразу чуют, кто чего стоит. Эх, – добавил он вдруг, – с интернетом только беда у нас. Как метель – кабель перервет, и привет! Жди неделю, пока починят. Ну это ничего, невелика беда.

Я лишь покачала головой. Все это напоминало какой-то абсурдистский спектакль. Старичок-лесовичок, рассуждающий о сложностях с интернетом в богом забытой деревне… Я даже засомневалась, не снится ли мне все это.

– Да ты садись, в ногах правды нет, – меж тем пригласил Федюня, кивнув мне на застеленный клеенкой со стершимся овощным узором стол. – Чай будешь? Чего покрепче предложить не могу, извини. Не пью.

– Да я все равно за рулем, – отмахнулась я.

Федюня вышел в узкую кухоньку, захлопотал там, загромыхал чайником, зачиркал спичками. В дверном проеме мне видно было, как ловко, споро двигается его невысокая фигура. Через десять минут, поставив передо мной чашку ароматного чая, явно с добавлением каких-то трав, он присел напротив и сказал:

– Ну, теперь рассказывай дальше.

И я, странно разомлевшая и успокоившаяся от окутавшего меня тепла, продолжила свою историю. Федюня слушал так же основательно, как делал и все остальное. Кивал, временами останавливал меня, задавал уточняющие вопросы. Но своих чувств никак не показывал, казалось, слушал совершенно отстраненно. И лишь когда я окончила рассказ тем, как рванула из колонии искать его, прицокнул зубом:

– Эх, кабы знать мне, что хозяйка у собаки есть, уж я бы тебя разыскал. Или тут дождался. Да вот беда, не знал ведь. По документам-то она из питомника была.

– Так вы действительно забрали мою Буню? – ахнула я и невольно, повинуясь какому-то порыву, ухватила его за жилистую руку. – Где она, Федор…

– Да просто Федя, – отмахнулся он. – Знал я ее, знал твою девочку. Ведь думал же, старый дурак, что не могла она в питомнике всю жизнь провести. Хоть и озлобленная, дикая, а видно, что умная, проницательная, отзывчивая…

– Она жива? – не выдержав, перебила я, наклонившись к нему через стол. – Прошу вас, не тяните. Поймите, я уже больше девяти месяцев ищу свою собаку.

– Жива, жива твоя Буня, – успокоил меня Федюня. – Ну вот… Что ж ты так-то? Ты давай вот что, не реви, а чай пей. Ну, на тебе платок! – Он достал из ящика комода большой глаженый клетчатый носовой платок и протянул его мне.

И я, смущаясь внезапно хлынувших из моих глаз слез, отвернулась и вытерла лицо.

– Найда… то есть Буня, жива и здорова, – меж тем продолжал рассказывать Федюня. – Не такая уже резвая, как раньше, конечно, но собака молодая, сильная – выкарабкалась. Стала у меня тут на трех ногах расхаживать. И даже псов других задирать, – негромко засмеялся он. – Уж я говорю ей: «Да брось ты, Найда! Все вы тут одной крови, не крокодильничай!» А она ни в какую. Ну да что уж, это воспитали так, – повздыхал он. – А ведь видно было, что по натуре не злая она. Тоска ее только заела. Выла ночами-то, изводилась вся…

Я сухо всхлипнула и, смутившись, прижала ладонь к губам. Федюня же, взглянув на меня, добавил вдруг:

– Ты уж не серчай на старика, я, может, глупости болтаю. Но больно уж вы с ней похожи. Сильные, умные, преданные, настоящие. А только одинокие, неприкаянные. У тебя ведь, кроме Буни твоей, никого и нет, угадал? – доверительно спросил он.

И я, отбрившая бы любого другого за такую бесцеремонность, почему-то безропотно ответила ему:

– Был муж. – И, невесело хмыкнув, добавила: – Да сплыл. Так что ваша правда, кроме Буни, никого у меня нет.