Мои южные ночи

И сегодня ночь тиха. Вереница машин, тянувшаяся мимо нашей будки, поредела, теперь они подъезжают только изредка. Василий выходит разговаривать с водителями, а я лежу у порога, дремлю, положив морду на лапы. И снятся мне опять теребящие мою холку руки. И звонкий смеющийся голос, и запах сладких цветов от пальто. Но когда я пытаюсь всмотреться в лицо Той, что приходит ко мне ночами, я вижу лишь солнечные блики на синей воде. И мне хочется глубже провалиться в сон, ухнуть в него с головой и вспомнить все то, что приходило ко мне раньше. В голове мелькают только разрозненные картинки: миска с куриным супом, полосатый шарф на моей лапе, короткая светлая шерсть, касающаяся моей морды, когда Любимая целует меня.

Я просыпаюсь, услышав, что у будки остановилась очередная машина. Мне не хочется открывать глаз, я бы с удовольствием осталась в ночном мире навсегда. Но я поднимаю голову и смотрю, как Василий подходит к маленькому грузовичку с брезентовым кузовом. Из машины вылезает водитель: у него свитер с нарисованными елками и поблескивает под фонарем проглядывающая из-под редких волос на затылке розовая кожа. Он предъявляет Василию красную книжечку, потом показывает какие-то большие бумаги. Василий смотрит их, потом отдергивает брезент, заглядывая в кузов. Там лежат большие мешки.

– Картошка, лук, баклажаны, – начинает перечислять водитель.

А Василий кивает.

Я же, сама не знаю почему, вдруг поднимаюсь на лапы. Что-то не так с этой машиной, но я не могу понять что. Подхожу ближе, принюхиваюсь. От нее, правда, пахнет овощами и зеленью, этот душистый запах я знаю, во дворе у Костиной соседки, бабы Нади, есть грядка, и там растет такое – кудрявое, зеленое. Баба Надя иногда приходит и просит:

– Костенька, сынок, полей мне огород, а? Совсем умаялась я, сил нет.

И Костя тогда вытаскивает из окна ее кухни конец черного длинного шланга. Потом из шланга бьет вода, и земля на грядке постепенно становится влажная и жирная, а зеленые завитки расцветают пуще прежнего. А я стою рядом, смотрю, как впитывается в черную землю вода, и сильно втягиваю носом запахи – земли, резины от шланга и душистой зелени.

От этой машины пахнет так же, зеленью и солнцем, но примешивается сюда и еще какой-то другой запах – тревожный, опасный. И мне почему-то вспоминаются Синий и Серый и то, как они тренировали меня. В этой машине что-то неправильно, но Василий спокойно разглядывает содержимое кузова, сует нос в один из пакетов и выпрямляется, удовлетворенный.

– Все в порядке, – говорит он, оборачиваясь к Косте. – Овощи везет, на продажу. Документы есть.

Но Костя озабоченно смотрит на меня, ждет, что я сделаю. А я… Я изо всех сил стараюсь сообразить, что же тут не так. Раньше, до того, как меня ударил Ушастый, мне казалось, что мысли у меня в голове вертятся быстрее, сейчас же они как будто едва ворочаются, и меня это раздражает, я начинаю нервничать, крутиться возле машины, поводить носом.

– Картошка, лук, баклажаны… – сказал водитель с розовой кожей под шерстью.

Я помню это слово – «баклажаны». Откуда? Тоже от бабы Нади. Она показывала Косте грядку – там росли кустики, а на них висели маленькие такие, зеленые. И баба Надя говорила:

– Баклажанов в этом году много будет. К концу лета поспеют, уж я соте наделаю, в банки закатаю. И тебе, Костенька, дам, на зиму.

К концу лета, вот что она говорила… И эти висели на ветках маленькие, зеленые… А водитель сказал – везу баклажаны на продажу. Но ведь этого не может быть, они не успели еще вызреть. Значит, он говорит неправду.

Сообразив наконец, что тут не так, я заливаюсь радостным лаем и начинаю, подпрыгивая, бросаться на кузов. Вцепляюсь зубами в один из нижних мешков, тяну на себя. Он падает на асфальт и лопается от удара. По земле рассыпаются высохшие темно-зеленые «коробочки», набитые черными мелкими зернышками.

А дальше все происходит очень быстро.

– Стоять! – орет у меня за спиной Костя и щелкает чем-то железным.