Мои южные ночи

Водитель стремглав бросается к кабине, а я отталкиваюсь задними лапами от земли и молю про себя только об одном, чтобы та моя покореженная конечность не подвела. Знаю я, она только и старается усыпить мою бдительность, а потом как подломится в самый неподходящий момент. Но сейчас нет, сейчас лапа срабатывает как надо. Отталкивает меня от земли, сильно, как пружина, и я лечу вперед, чувствуя, как меня охватывает тот сумасшедший восторг, которого я давно уже не испытывала. Я снова в деле, я полезна, я раскрыла врага, догадалась, сообразила. А сейчас я поймаю его, повалю на землю, и Костя будет мной доволен. Я прыгаю на водителя, бью лапами по свитеру с елками. Он валится на спину, но я больше не пытаюсь ухватить зубами его горло, как сделала бы раньше. Костя объяснил мне, что убивать и калечить здесь никого не нужно. Что мы с ним на службе, мы должны помешать врагам перейти границу, но не разрывать их на части. И моя задача – задержать нарушителя. Я и держу, и на одну секунду мне вдруг кажется, что меня сейчас уколет в бок то острое и холодное, что было в прошлый раз. И я жду этого со страхом, жду, что все зальется красным и снова наступит чернота. И все же держу его, изо всех сил прижимаю лапами к асфальту.

Утром, когда мы возвращаемся домой, Костя хвалит меня:

– Молодец! Умница моя. Овощи, как же… Мак он вез со скрытых маковых полей. И как только вынюхала?

Я мотаю мордой – не рассказывать же ему про баклажаны, все равно не поймет. А Костя смеется и вдруг порывисто обнимает меня за шею и говорит в шерсть:

– Что, Найда, мы с тобой еще повоюем, а? Еще принесем Родине пользу?

И смеется. В первый раз на моей памяти по-настоящему громко смеется, а не дергает углами рта.

После мы с ним пируем. Он наливает мне вкуснейшего супа – не такого, конечно, как тот, которым кормила меня Любимая, но тоже густого и вкусно пахнущего мясом. И сам выходит на крыльцо и садится на ступени с тарелкой.

Мы вместе едим и поглядываем друг на друга, довольные проделанной работой. И Костя говорит, как всегда, слишком громко:

– Ты, Найда, настоящий боевой товарищ. Эх, жаль, в Осетии у меня такого не было.

Наконец, доев и потрепав меня по холке, Костя говорит:

– Пойду вздремну немного. Ты тоже отдохни, Найда. Устала, а? Молодчина какая, целый картель раскрыть помогла.

Он тяжело поднимается и, забрав тарелку, уходит в дом.

Он тоже устал: они с Василием и другими ребятами задерживали этого водителя и его подельника, сидевшего в кабине. Допрашивали их, вызывали машину, увозили куда-то. Много говорили про мешки из кузова, в которых оказались маковые коробочки, которые везли с полей Дагестана в Грузию.

Я смотрю ему вслед, затем опускаю морду в миску и продолжаю есть похлебку. Но еда уже не кажется мне такой умопомрачительно вкусной. Голова тяжелая, а глаза так и норовят закрыться. Наконец, наевшись, я отхожу от миски, нахожу солнечное пятно на земле и ложусь в него, чувствуя, как приятно отогревается больная лапа.

Я закрываю глаза и вижу солнечные лучи, пронизывающие плавающие в синей воде облака. Чувствую хвойный запах леса и теплый и солнечный – прогретого песка. В морду мне бьет веселый ветер, сулящий впереди прекрасный день, множество удивительных открытий и радостных приключений с моей Любимой.

Хозяйка моя, Любимая, Единственная, я помню тебя! Пускай я забыла, какая у тебя была морда, какие глаза. Пускай я даже не знаю, существовала ли ты на самом деле или всегда приходила ко мне только ночами. Но здесь ты всегда улыбаешься мне, и зовешь, и обнимаешь, и в моей груди поднимается волна сумасшедшего восторга. Мне хочется носиться вокруг тебя, запрыгивать всеми лапами, петь от счастья. Ведь здесь я знаю, что мы с тобой всегда будем вместе, что никого и никогда я не буду любить так же сильно, так преданно и никто не будет так же самоотверженно любить меня в ответ.

– Буня! – зовешь ты меня. – Бунюшка!

То самое имя! Нежное, ласковое имя, которым меня не называл больше никто.

И я несусь к тебе на всех парах, загребая лапами песок, несусь, ошалев от счастья. Но голос твой раздается громче:

– Буня! Буня, радость моя!

И песок у меня под лапами начинает осыпаться, бледнеет синее озеро, рассеиваются высокие очертания сосен. Я открываю глаза и снова слышу этот голос:

– Буня, Бунюшка, проснись, собака моя! – а затем голос срывается, захлебывается рыданиями.

А я одурело моргаю со сна, и мне кажется, что солнце, то самое, что приходило ко мне ночами, взошло наяву прямо перед моими глазами.

* * *

Я помню, моя девочка, как пахнет твоя шкурка – молоком и медом, совсем как у маленького ребенка. Я и не знала раньше, как пахнут любимые дети, но слышала, что именно так: чудесной смесью молока и меда. А ты пахнешь еще и хвоей, когда мы возвращаемся с прогулки, холодной речной водой и свежестью. Так пахнет счастье. Счастье, которое у меня украли.

Я помню твои крохотные клычки, только сформировавшиеся, яркие, белоснежные, дерзкие, для меня всегда блестящие в озорной ухмылке.